Читать интересную книгу Эпизод 2. Антиканон - Alma

— Отклонения?

— Никаких, сэр.

На мониторе слева от Скайуокера радары обозначили верфи.

— Расстояние до спутника?

— Двести семьдесят километров.

— Курс на спутник.

— Есть курс на спутник.

Один офицер из команды навигаторов отвлекся от своего монитора и бросил косой взгляд на командира. Пройдя вперед по мостику, Анакин встал у смотрового экрана и сложил руки за спиной.

Нос «Виктории» хищно нацелился на верфи.

Много? Мало?

В самый раз.

Скайуокер опять померил мостик шагами. Вернулся в рубку. И снова тот офицер беспокойно глазел на него. Анакин не подал виду и спокойным тоном спросил:

— Расстояние до спутника?

— Сто девяносто километров.

— На ста шестидесяти начать маневрирование. Оставить спутник по правому борту.

— Есть начать маневрирование и оставить спутник по правому борту.

Офицер, кажется, успокоился и уткнулся в свой монитор. Анакин, скрывая восторг, наблюдал, как «Виктория» выписывает около верфей каллиграфический полукруг.

— Маневрирование выполнено успешно.

— Продолжать движение по орбите.

— Есть продолжать движение по орбите.

— Проверить питание двигателей на отклонения.

— Отклонений не обнаружено, сэр.

— Начать разворот на сто восемьдесят градусов по левому борту.

— Есть начать разворот на сто восемьдесят градусов по левому борту.

— Курс на верфи.

На этот раз Скайуокер приказал подойти к верфям на расстояние в два раза меньшее и только тогда начать обходной маневр.

Едва только маневр был выполнен, дежурный связист на мостике подал голос.

— Сэр, верфи только что передали сообщение.

— И что там, Эрцесс?

— Сэр, они выражают возмущение и беспокойство за свою безопасность, — связист замялся.

— Что-то еще?

— Они желают узнать… — связист изо всех сил старался сохранить невозмутимость. — Не будете ли вы так любезны предупредить их в случае, если решите таранить спутник.

Анакин улыбнулся краешком губ.

— Передайте на верфи, что дредноут республиканского флота «Виктория» выполняет обычные маневры. Еще добавьте, что в случае необходимости уничтожения такого объекта, как верфи, мы будем использовать имеющуюся у нас в наличии артиллерию, а таран оставим на случай крайней необходимости.

Карпино остался на вахте, и Скайуокер пожалел, что старший помощник не сможет принять в торжественном ужине, который он более чем заслужил. Конечно, еще одна традиция, на первый взгляд бессмысленная, потому что лишней торжественности никто не любит. А лишней и не нужно, нужно просто на часик отвлечься от бесполезных мыслей за стаканом отличного локримийского вина.

Снова прозвучал тост за успех ходовых испытаний, и снова звяканье бокалов утонуло в разговорах. О системах резервирования реактора и смешных обслуживающих дроидах в столовой, о наступлении республиканских войск и, естественно, о сепаратистах. Последним доставались весьма противоречивые характеристики: сепаратисты непонятным образом оказывались сразу и безнадежно тупыми, и невероятно хитрыми, нередко в их адрес звучали слова «отсталые нелюди», за которыми сразу же следовало восхищение передовыми технологиями.

Баумгарден поднял вопрос о штрафной роте.

— … мог додуматься до того, чтобы прислать на лучший корабль флота бывших наемников!

Хотел бы и я это знать, подумал Скайуокер. Очень бы хотел.

— Среди них есть наемники? — спросил он.

— Четырнадцать человек. Вчера почитал их личные дела. Бывшие граждане Республики, естественно. Служили в нашей армии. Потом вступили в так называемые нерегулярные войска других систем и принимали участие в локальных конфликтах.

— Звучит витиевато.

— Законом это запрещено. Но напрямую они с сепаратистами связаны не были.

— А «накривую»?

— Ситх их знает, честно говоря… В общем, трибунал приговорил их к пяти годам заключения. — Баумгарден пожал плечами. — Что тут же заменили полугодом службы в штрафной роте.

— Интересно.

— Вы видели пояснительный документ? Прилагался к тому же приказу.

— Нет, еще не видел. Что там?

— Государство, видите ли, не имеет права разбрасываться специалистами с военной подготовкой.

— Если подумать, в этом есть некоторый смысл.

Полковник с удивлением поднял брови.

— Вы так считаете?

— Дезертировать может любой дурак, — продолжал Скайуокер. — А вот в наемники любой дурак не пойдет. Они часто выполняют миссии, которые не под силу большинству наших людей. Там трудно выжить, а это сразу отменяет тупость и некомпетентность.

Баумгарден ответил не сразу.

— А вы критичны по отношению к республиканской армии, капитан.

— Это правда, — ответил Анакин, смягчив тон. — Кажется, полковник, вы сами не раз говорили о том, что армии нужны реформы?

— Нужны, — сразу согласился Баумгарден. — Но это еще не повод, чтобы ориентироваться на подготовку наемных убийц.

— Согласен. Ориентироваться не будем. Только использовать.

Почему-то именно на этих словах он встретился взглядом с джедаем. Кеноби, напустив на себя отсутствующе-созерцательский вид, прислушивался к разговору.

Вот и пусть послушает, подумал Анакин.

— Что представляют из себя остальные? — поинтересовался Скайуокер.

— Обычные штрафники. Пониженные в званиях офицеры.

— Я посмотрю их личные дела.

— Если интересно.

— Любопытно.

Любопытно было бы узнать, где сейчас наемник Фетт, подумал Скайуокер.

Лейтенант Боба Фетт, который так гордился своим дипломом с золотой лентой. Еще как гордился, при мне высылал копию родителям. Примкнул к этим — как это сказал Баумгарден — нерегулярным войскам других систем, или перебивается мелкими контрактами?

На своем курсе Фетт был лучшим.

Телосложением, а также какой-то размеренностью и хладнокровием он напоминал Финкса, на самом деле же разительно отличался от последнего. Куда большей целеустремленностью и собранностью. Казалось, этот парень никогда не задавался вопросами о будущем, жизни, карьере. Не беспокоился. Не сомневался. Он точно знал, чего хочет. И ведь вправду знал.

Не знали остальные. Удивлялись. Однажды, проходя по коридору здания высшего училища, Анакин случайно услышал, как старый майор, в предпенсионном возрасте подавшийся в преподаватели, спросил своего коллегу:

— А откуда этот Фетт родом?

— С Мандалории.

— Я вот почему спрашиваю — не каждый день видишь эдакого идеального солдата. А этот какой-то прямо чересчур идеальный.

— Говорят, это всё менталитет…

Закончив высшее военное училище двумя годами позже Скайуокера, идеальный офицер Боба Фетт снова всех удивил, послав к ситху лысому продление контракта с республиканской армией. Как потом уразумел Анакин, это был хитрый ход — Фетта не могли причислить к дезертирам. А поэтому и не искали. Затем он также неожиданно оказался на базе, где в то время располагался полк Скайуокера. Как Фетт узнал об этом, так и осталось загадкой.

Узнал. Нашел. Проник внутрь. Проник наружу. Исчез. Талантливый человек, что и говорить.

Только после того разговора с ним — а в разговоре были затронуты весьма конкретные цифры, счета и имя заказчика, о котором Скайуокер пообещал молчать — Анакин понял, что Фетт все эти четыре года обучения тщательно выстраивал свою карьеру. Настолько, насколько это мог сделать будущий наемник. Вплоть до того, что иногда читал прессу и делал заметки о тех самых «локальных конфликтах».

— Тебе нравится Республика? — cпросил тогда Фетт.

— Республика не девочка, чтобы нравиться, — ответил Анакин.

— А мир и демократия?

Скайуокер скривил губы.

— Тогда зачем рисковать жизнью за то, во что не веришь?

— Причем тут мир и демократия?

— При том, что тебе нужны лозунги. Только другие. Ты до сих пор где-то внутри веришь, что делаешь нечто правильное. Наводишь порядок, устанавливаешь справедливость, и все такое.

— Все намного проще: мне нравится моя жизнь.

— Мне тоже нравится моя жизнь. Но для меня в ней главное — свобода.

— Свобода от чего?

— От лозунгов о великой Республике и ее тысячелетнем процветании. От морали и законов, которые сегодня одни, а завтра другие. От хитрозадых политиков, которые начали эту войну. Завтра они могут приказать тебе идти умирать в джунгли или в пустыню. А я выбираю контракты сам. И могу здорово поторговаться.

— В чем же твоя свобода? Платят тебе те же самые хитрозадые политики.

— Да. Но последнее слово остается за мной.

Тот разговор затянулся заполночь. И окончился на неожиданной ноте.

— Все люди, — сказал Фетт, — делятся на идиотов, которые верят в добро, справедливость, и общее благо, и на тех, кто понимает — все это дерьмо, и никакого общего блага нет. И быть не может.