мелькнуло что-то похожее на теплоту.
– Это не МОЯ правда. Просто правда, такая, как есть.
Спорить не было сил, и Саша отвернулась к окну. У нее на самом деле нет выбора, кроме как выслушать это откровение, обжегшее с первых слов куда сильнее, чем горячий кофе в чашке, сжимаемой в дрожащих руках.
– Детство твоего короля было совсем не сказочным. Даже имя, впоследствии звучавшее роскошно и загадочно, для мальчишки в детском доме напоминало насмешку. Издевательство судьбы. Почти все время, что помнил себя, он ненавидел нищету. И тех, по вине которых оказался в серых, однотонных, потрескавшихся стенах, среди десятков таких же брошенных и никому не нужных детей. Так же, как все они, ждал, расплющивая нос об стекло во время приезда гостей, что кто-то обратит на него внимание. Очень старался быть хорошим, когда красивые дяди и тети задумчиво прохаживались среди бедно одетой малышни, рассматривая остриженные головы. На него почти никто не смотрел. Это потом, спустя годы, забыв, что такое чувство голода и какими темными бывают ночи, наполнив кошелек вожделенными банкнотами, он без труда поправил и заметно портящий его внешность неоднократно сломанный нос и старания ми стилистов добился того, чтобы непослушные волосы лежали именно так, как ему хотелось. Но тогда никого не привлекал худой, почти сплошь усеянный синяками и царапинами пацан с угрюмым взглядом. Все всегда проходили мимо. Он ревел по ночам, спрятавшись под колючим одеялом от проницательных взглядов друзей, и клялся самому себе, что однажды все изменится и от него никто не посмеет отвернуться.
Саша будто воочию увидела перед собой маленького потерянного ребенка, отчаянно ждущего хоть каплю любви, вспомнила тонкие Дашины ручонки, которыми девочка обвивала ее по утрам, и сердце заныло, а глаза наполнились слезами. Слух тут же полоснул резкий, грубоватый смех.
– Не спеши его жалеть. Дослушай.
– Ему было лет тринадцать или около того, когда в детский дом впервые приехал один мужчина. Таких крутых машин дети и по телевизору никогда не видели. От него даже пахло роскошью, незнакомой и безумно привлекательной жизнью. Только много позже стало известно, что щедрыми подарками, которые он регулярно начал привозить, мужчина пытался искупить свои многочисленные ошибки. Чьи-то слезы, сломанные судьбы, попранную справедливость. Ведь так легко заслужить прощение у судьбы горкой конфет, брошенной подобно костям для голодных собак.
Кирман его ненавидел. С первого взгляда, едва только это холеное лицо попалось на глаза. Ухоженные руки, до блеска начищенная обувь, костюм из какой-то сияющей ткани – все это вызывало омерзение, усиливающееся при каждой встрече. А встречи происходили часто. Он сначала приезжал один, приводил горы сладостей и игрушек, а потом подолгу просиживал в кабинете директора, после чего на лице той еще долго блуждала раболепная улыбка. А спустя примерно год появился вместе с девочкой. С дочкой , этаким маленьким ангелом, вполне соответствующим своему имени, с пшеничными волосами и глупыми кукольными глазками, переполненными восторгом. Она любила целый мир, своего папочку и даже тех озлобленных пацанов, которые почему-то старались держаться от нее подальше. Почти все из них.
А Кирман… нет, он не сразу увидел в ней свой единственный шанс, но не спрятался, подобно другим. Вышел навстречу, не понимая, чему девчонка радуется. И ответил согласием на ее совершенно дикое и немыслимое предложение дружбы.
Странно, даже отец был не против. Не погнушался тем, что его принцесса часами просиживает в обществе безродного щенка, рассказывая ему какую-то чушь. Мальчишка слушал и делал вид, что счастлив от этой болтовни. И с каждым днем испытывал все большее отвращение к ее отцу. Недосягаемый мир манил и завораживал, а от собственной беспомощности хотелось выть: он слишком хорошо понимал, что ничего подобного ему не светит. Бывшие выпускники детдома нередко приходили навестить воспитателей, и понять по их внешнему виду, какое будущее его ждет, было нетрудно. Это отрезвляло, наполняя сердце такой яростью, что он готов был крушить все попадавшееся под руку. И делал это нередко, оставляя на теле новые синяки и отчаянно мечтая о другой жизни, с другим запахом и вкусом. Именно так благоухали волосы маленького ангела, а губы были сладки тем самым вожделенным вкусом, о котором он грезил ночами.
Когда отец понял, что дочка влюбилась, было слишком поздно что-то менять. У него не было возможности воздействовать на мальчишку, разве что отправить его в другой детский дом, в какой-то иной город или вообще глухую деревню. Но чувство к дочери сыграло с ним злую шутку: мягкая и послушная всегда девочка закатила такую истерику, что справиться с ней не удалось никому. Никакие аргументы не помогли: ни обещания новых нарядов, ни учеба за границей, о которой она вроде бы мечтала, ни машина на совершеннолетие. Она хотела того, с кем запретили встречаться, поверив в ту чушь о любви, которую мальчишка на протяжении долгих месяцев вкладывал в ее уши.
Кирман выиграл впервые в жизни. Сорвал джекпот. И раскрывшиеся перед ним горизонты стоили того, чтобы потерпеть рядом нелюбимую женщину. Она легко согласилась с таким статусом, нет, не нелюбимой, – его ЖЕНЩИНЫ, подчинившись со всей страстью и пылом нерастраченных юношеских чувств. И поклялась отцу что-то сотворить с собой, если ее счастью кто-то помешает.
Тот не захотел рисковать. Единственная, любимая дочь была дороже бизнеса и успеха, ценнее настолько, что он даже согласился поделиться достигнутым с ее избранником. Что и сделал, введя бывшего детдомовца в высший свет на правах своего зятя.
Саше казалось, что речь идет о другом человеке. Хотелось так думать. Хотя предприимчивый и стремящийся к победе любой ценой Филипп вполне мог поступить подобным образом. Она не могла это не признать, каким бы болезненным не было осознание.
– Кирман быстро учился. Как говорится, схватывал на лету и законы бизнеса и волчьи правила того мира, в котором оказался. К окончанию его университета тесть мог гордиться своим нежданным наследником. Тем более что Анжела была счастлива. Она даже в двадцать сохранила прежнюю наивность, утопая в собственных чувствах и искренне веря, что является единственной для своего возлюбленного. Хотя в действительности не была такой никогда. Но парень научился играть, давая жене то, в чем она нуждалась, и тщательно скрывая другие интересы. За несколько лет никто не мог даже предположить, сколько женщин побывало в его постели.
Но всему приходит конец, и однажды притворяться стало сложно, да и острая необходимость в том исчезла. Он уже твердо стоял на ногах, имея все, когда-то казавшееся