Видимо, ответ читается у меня на лбу. Нигде мы не были. Ребенка заделали, совсем недавно помирились, и теперь наши отношения — тонкая паутинка, грозящая разорваться в любой момент. Из-за приступа ревности кожа под Диминой рукой горит как при ожоге.
— Он классный, горячий, вкусный, тебе повезло, — шепчет Вика, подмигивая.
Как мне нехорошо сейчас. Я забываю, с кем разговариваю. Это все для меня слишком. И музыка орущая, и придурок диджей, и куча силиконовых сисек, и разговоры о деньгах и дорогих шмотках. И гирлянда эта сраная, и тачки из салона, припаркованные прямо на газоне. А еще я очень хочу в сортир. Ну прям очень.
— Ты не подскажешь, где тут туалет?!
Вика, усмехнувшись, тычет пальчиком в сторону коридора.
— Ты куда? — замечает Дима, что я вывернулась из его объятий.
— В туалет.
— Сама найдешь, или лучше проводить? — заботливо интересуется он.
— Сама, я быстренько.
Не хочу, чтобы его друзья, с которыми он сейчас обсуждает свои успехи в тепличном бизнесе, подумали, будто я маленькая девочка, нуждающаяся в сопровождении на горшок. Я предполагала, что будут провокации со стороны женского пола. У него есть прошлое, и я не должна вести себя как дура.
Дом огромный, запутавшись, блуждаю по первому этажу. В сортире, который мне посоветовали, натыкаюсь на сосущуюся парочку.
Ищу другой туалет, теряясь в комнатах и коридорах. Мне надо быть терпимее, думать о том, что это его мир, и, если я хочу быть с ним, я должна быть паинькой. Проходит прилично времени, прежде чем мне удается обнаружить свободную уборную и сделать свои дела.
Возвращаюсь назад, уговаривая себя быть лояльнее, но в гостиной Димы не оказывается. Как и брюнетки Вики. Эта мысль неприятно колет, но я ее отбрасываю. Просто совпадение.
Решаю подождать, но ревность скребется драной кошкой: «Она красивая, она умелая, ухоженная, богатая, он уже резвился с ней в бассейне, значит, она ему нравилась».
— Вы Диму не видели? — не выдерживаю, дергая чернявого с «Ролексом».
— Не-а. Но не удивлюсь, — смешок, — если он где-то наверху с Викой. У них давняя история.
Чернявый громко смеется, поправляя волосы рукой, а его «Ролекс» расплывается, размазываясь мутной золотой пеленой перед моими глазами.
ИванкаНа второй этаж я поднимаюсь как на эшафот, считая шаги, чтобы не потерять смелость и дойти до места возможного уединения моего парня и его бывшей подружки. От злости все поджилки трясутся и дух захватывает.
Но надежда еще есть. Верю в Диму. Он не мог так со мной поступить, он не такой. Без стеснения расталкиваю парочку на лестнице, разрываю еще одну, сворачивая грязный дикий танец. Блуждаю по коридорам. Но ни Димы, ни этой самой Вики нигде нет. Меня аж трясет.
Я не одержима им и не сбрендившая кретинка. Он просто где-то с кем-то общается. Димка не мог так поступить со мной и Васенькой. У нас же сын. Я же не какая-то там очередная подружка, я же мать его ребенка. Стараюсь дышать как можно тише, отсчитывая секунды, пока зловещее видение не пройдет мимо. Образ, где Красинский, сверкнув похотливыми глазами, нагибает над столом трендовую Вику.
Толкаю одну из дверей. В большой светлой комнате на вульгарно красном диване, активно причмокивая и меняясь бактериями, целуется парочка. Ухожу. Немного отдышавшись, решаю двинуться в обратную сторону.
Ненавижу звучащую вокруг модную музыку. И дом этот тоже, и двор, и люксовые тачки.
А что, если мог? Вдруг потолкался со мной, пресытился? И, соскучившись по мажорским забавам, нырнул в пучину огня с богатой чикой. У нас ребенок, и я никуда не денусь, можно и забыться на вечерок. Что, если иногда Дима не может себя контролировать? Как хорошо я его знаю?
В последней по коридору спальне темно, горит тусклый ночник, окна завешаны плотными шторами. Все происходит очень быстро: пробежав взглядом по комнате, натыкаюсь на еще одну пару. На огромной кровати лежит мужчина, мне его плохо видно. Верхом на нем сидит Вика. Это точно она, сомнений быть не может. Это ее платье, ее длинные волосы… Она наклоняется и целует его в губы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Испуганно вскрикнув, я подаюсь назад. Руки и ноги наливаются свинцом и плохо слушаются, голова кружится и совсем не соображает. В глазах все плывет, еще немного, и я потеряю сознание. Захлопываю дверь и сползаю по стене. Музыка… Какая невыносимо громкая музыка.
Этого следовало ожидать. Он — мажор, он богат и популярен. Здесь его друзья, его компания, и он устал стараться. А я дура и так сильно влюблена.
Буквально скатившись по лестнице, хватаюсь за перила, стараясь не упасть кубарем вниз. Наверное, я на какое-то время теряю сознание, потому что, очнувшись, оказываюсь в Диминых объятиях.
— Иванка, я тебе везде ищу, ты где была?
— Наверху, — мертвым голосом.
— Пфу блин, весь дом оббегал.
— Как ты так быстро здесь оказался? Я вам с Викой помешала, и ты пошел за мной?
— Что? — смеется Димка, уставившись в недоумении. — Я с Михайло перетирал, у него тоже бизнес — сельское хозяйство. Мы во двор вышли, сделали пару звонков — тут ни хрена не слышно, вернулся, а тебя нет.
— Прости, я тебе не верю.
Мне плохо и страшно! Я балансирую на грани истерики.
— Дим, я все понимаю. Она красивая очень. Этот с «Ролексом» сказал, что у вас история, что ты с ней… Если видишь ее… Дура я, конечно.
Он смотрит, будто не узнает.
— Пойдем. — Берет за руку и, крепко сжав запястье, проводит сквозь веселящуюся, орущую толпу.
Свободной рукой убирает с прохода порванные гирлянды. Деньги летают прямо в воздухе. Послушно плетусь за ним, скидывая с головы доллары.
Дима выводит меня на улицу. Я хочу пойти к машине и свалить отсюда поскорее, но он дергает на себя, стискивая в объятьях и прибивая к своей груди.
— Дыши, моя хорошая, дыши.
Медленно гладит по спине и ни на секунду не дает вырваться.
— Я после Лондона не был ни с кем, Иванка. Хотя нормальному мужику в этом признаваться как-то стремно. Но я хотел только тебя, а ты спала с доктором. Хреновая картина маслом получается, но все равно простил и к тебе рвался, — смеется Димка, наклоняясь и зарываясь носом в мои волосы, укладывая подбородок на макушку.
— Я не спала с Игорем черт знает сколько, — бурчу себе под нос, вздыхая. — Да и, честно говоря, мы с ним не совпадали.
Объятия становятся крепче, мне кажется, еще чуть-чуть, и у меня треснут ребра.
Дима отпускает, быстро идет к машине, роется в бардачке. Что он ищет? Не понимаю. Нашел время. Мне зябко и страшно без его объятий.
Хлопнув дверью, Красинский возвращается.
— Вот, я хотел завтра, как-то романтичнее, но у тебя такое лицо, боюсь, до завтра мы не дотянем.
Он сует мне под нос красную бархатную коробочку. Не веря своим глазам, я пробую прикоснуться к ней, вдруг она ненастоящая и скоро исчезнет.
Димка смеется.
— Иванка, ты за меня выйдешь? Правда, фамилия у меня теперь такая, что стыдно вслух произносить, но документы сыну мы должны поменять в любом случае.
Смотрю на Димку и, хихикнув, с душой кидаюсь к нему и крепко-крепко обнимаю. Мечты, оказывается, сбываются.
— Ну чего ты? То плачет, то смеется.
Я ощущаю счастье любви — неизъяснимое, новое, пугающее силой своего проявления в столь неподходящей, чумовой обстановке. Мало того, что стоит шум и гам, орет музыка и сигналят машины, справа раздается рычание и крик. С позолоченного балкона на втором этаже на газон летит парень без одежды. Упав, он подрывается и, прикрывая голый зад, бежит обратно в дом.
А мы все так же обнимаемся.
— Конечно, я за тебя выйду, Красинский, куда я от тебя денусь.
Эпилог
Пять лет спустяПотянувшись в постели, открываю глаза. Чуть вдалеке слышен детский зов. Кира не плачет, а просто тарабанит одно и то же, привлекая внимание. Нашей дочери год и три месяца, она настоящая куколка: курчавая шатенка с темными, как у отца, глазами, улыбашка и умничка. Но если ей что-то приперло, Кира добьется своего, и вот сейчас она речитативом повторяет одно и то же, требуя покормить ее: