Читать интересную книгу Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой - Анат Гарари

– В эту субботу мы были у Тальи, и я вышла погулять с коляской. Я шла по парку, и мне было абсолютно ясно, что по мне сразу видно, что я не мама, потому что я слишком старая. И вдруг мне стало страшно обидно, что никто даже не сомневается, что я не мама, а бабушка. Пусть я не впадаю в депрессию, как Анна, из-за того, что у меня больше не будет детей, но… но у меня вдруг как будто что-то перевернулось в животе: никогда в жизни у меня не будет еще одного ребенка! Это закончилось, и этого больше не вернуть никогда, – слабым голосом равнодушно заключает Рут.

– Я знаю, что я здесь самая младшая, – подавшись вперед, берет слово Клодин, – и в моем возрасте я еще могу родить, если захочу. Сегодня есть много женщин, которые рожают в сорок пять. Но мне-то ясно, что, если я бабушка, то с родами покончено! Потому что, раз ты бабушка, то для всех ты уже старая, а значит, от тебя ждут быть… Как бы это сказать? Одеваться просто, сидеть дома. У нас это так. У меня есть подруга, которая решила в сорок пять лет начать заниматься танцами, так на нее все смотрели и говорили, что она делает из себя посмешище, и называли ее «бабуська с приветом». Но я… для меня неважно, что я уже бабушка или скоро буду бабушкой, я – Клодин, вот, что для меня важно по-настоящему. Для себя я – Клодин, для моего внука я – бабушка. Для себя самой я все та же; я не собираюсь меняться из-за того, что стала бабушкой, и это не причина спешить превращаться в старуху. Просто появилось еще что-то, что приносит радость, и – все. Почему я должна меняться из-за того, что стала бабушкой? В нашей жизни прибавилось радости, но мы все такие же люди. Раз у меня есть внук, то я бабушка, – улыбается она.

– Послушайте, вы продолжаете говорить глупости, – раздраженно обращается к ним Мики. – В наши дни люди в пятьдесят или в шестьдесят лет не считаются старыми! Я пришла в эту группу не для того, чтобы жаловаться на старость, я вовсе себя так не чувствую! Я не старуха, и никто обо мне так не скажет! Я не выгляжу старой, я веду себя иначе, я одеваюсь иначе! Если уж что-то и изменилось, то, наоборот, я опять чувствую себя молодой, потому что в моем доме появилась кроватка, пеленки, игрушки – вещи, которых там не было минимум двадцать пять лет. Я будто бы вернулась на полжизни назад! И жизнь моя изменилась, я считаю, к лучшему. Меня больше не трогают встречи с подружками, поездки за границу, походы по магазинам: дайте мне только остаться дома с малышом! Я нахожусь в аквариуме, и ничто снаружи меня не волнует. Моя дочка вернулась ко мне – это для меня самое главное – я нужна ей, я нужна ее ребенку; я чувствую себя сильной, нужной. Я раньше как-то не задумывалась над выражениями «матушка-земля» или «река-матушка», а ведь в них огромный смысл: земля вскармливает, служит опорой, как мать, – так и я сегодня для них обоих.

– Это, конечно, здорово, что вы так себя чувствуете, – не отступает Анна, – но даже вы не можете изменить физиологию, которая перекрыла вам матку, или тот факт, что для общества вы превратились в безликую и прозрачную невидимку! Вы можете одеваться, как молодые, и стараться вести такую же, как у них, активную жизнь, но ваш возраст от вас не зависит – ни старость, ни то, что думают тут о старых, особенно женщинах; положение стареющих мужчин, по-моему, лучше.

– Однажды я слышала, – примирительным тоном спешит сменить тему Клодин, – как моя подруга говорит своему внуку: «Не называй меня бабушкой, называй меня мамми». Я говорю ей: «А что, если он будет звать тебя мамми, ты будешь меньше бабушкой?» Она говорит: «Нет, но мне так приятнее». Я сказала: «А я не разрешу моим внукам называть меня иначе как бабушка. Потому что для них я – бабушка! Это для них мое имя. И я не вижу в нем ничего неприятного!» Помню, я страшно рассердилась!

Ее поддерживает Рут.

– У меня была соседка, которая не соглашалась, чтобы ее называли бабушкой, – говорит она, – она требовала от внуков, чтобы они звали ее только по имени. Тогда мне казалось это очень странным, но теперь я ее понимаю: она, по-видимому, не хотела чувствовать себя старой. Мне тоже тяжело к этому привыкнуть – к примеру, когда я сижу в парикмахерской и ко мне обращаются таким особенно вежливым тоном, как к «даме», в то время как с молодыми болтают и сплетничают. Мне тяжело найти для себя подходящую одежду, потому что сегодняшняя мода слишком… легкомысленная; и если ты не хочешь выглядеть как шестнадцатилетняя свистушка, то должна искать одежду для «бабуль»… «Как бабуля» – так дети говорят о ком-то, кто в их глазах выглядит чуть старше их родителей. Я понимаю, что это только принятое выражение, но на то оно и выражение, чтобы выражать мысли. К сожалению, в сегодняшнем обществе не относятся с должным уважением к пожилым людям, даже по вечерам в телевизоре все те же передачи, только для молодежи. Может, раньше это было иначе, но в современном обществе, чтобы выдержать конкуренцию, надо быть молодым. Меня это просто бесит, потому что я сама себя старой не считаю! У меня есть подруги моложе меня по возрасту, но, по-моему, они выглядят куда большими «бабулями», чем я.

Рут вздыхает и продолжает:

– Я уже сама не знаю, как лучше. Я готова написать у себя на лбу «Шестьдесят – это еще не старость!», но это вряд ли поможет, потому что, к сожалению, отношение общества невозможно поменять, по крайней мере, так быстро. Ну и, конечно, невозможно изменить физиологию, и невозможно сохранить то, что называется «детородный возраст», на который мода не влияет; и против климакса мы тоже бессильны!

– Лично мне особенно тяжело покориться возрасту, – говорит Анна, – и не из-за того, что думает общество о пятидесятилетних, а из-за того, что происходит в моем организме. К примеру, каждый раз перед месячными у меня начинаются страшные боли, и моя врач выписала мне обезболивающее, потому что во время приступа я просто не функционирую. Но даже от болей я не в состоянии отказаться! Мне важно сознавать, что мое тело все еще работает: ведь месячные связаны с овуляцией, родами и кормлением, и… я радуюсь от сознания, что это еще существует. Так что пока это дело еще работает, я не собираюсь его заглушать!

– А я в этом плане с вами не согласна, – вступает в разговор Орна, – по-моему, раз есть внуки, то мы имеем полное право стариться! Я считаю, мы свое сделали, теперь – их очередь, а я могу спокойно стареть.

– Что значит, их очередь? – резко наклонившись вперед, почти выкрикивает Това. – Моя жизнь еще не кончилась! Наоборот, сейчас наступило для нас самое лучшее время: мы не находимся в вечной гонке из-за детей, работы, ссуды на квартиру и тому подобное; так что сейчас самое время жить! Старость – это здесь, между ушами, – она выразительно стучит костяшками пальцев по темени, – я согласна с каждой, кто сказала то же самое, и мне жаль тех, кто чувствует иначе. Кроме того, я ни за что не соглашусь, что бабушка менее привлекательна как женщина, чем та, которая еще не бабушка. Что, из-за того, что моя дочка способна рожать и рожает, я увядаю? Девять месяцев тому назад я была одно, а теперь вдруг изменилась? С какой стати?! Где тут логика?! Это, возможно, правильно с точки зрения биологии, что я больше не рожу, но это никак не влияет на тот факт, что мы цветущие женщины, полные ума, красоты и опыта. Всегда чему-то приходит конец, но на смену приходит новое; все зависит только от вас, от того, в качестве кого вы предстаете перед людьми. В принципе, мы все виноваты.

– Виноваты в чем? – переспрашивает Маргалит, поправляя шляпку.

– Виноваты в том, что общество теряет интерес к женщинам после того, как они «выполнили свою функцию», – по-прежнему громко отвечает Това, – и автоматически вешает на любую бабушку ярлык «старуха» или в том, что любая пожилая женщина воспринимается молодыми как «старушка на завалинке», беспомощная и бесполезная. Мы все виноваты, потому что мы тоже часть этого общества, а значит, отвечаем за то, что и как оно думает! Возьмите даже сегодня. С какой стати мы хороним и оплакиваем нашу способность рожать? Что, женщина не может быть важной и необходимой и без того, что она будет страдать от болей при месячных или прижимать к себе грудных детей?! Быть женщиной – это значит быть способной рожать? Это же глупо! Почему женщина, которой не удается забеременеть, доводит себя до состояния, описанного Маргалит на прошлой неделе? Что, если у тебя нет детей, так ты не женщина?! И относительно Эллы я чувствую то же самое – со всей нашей симпатией и сочувствием мы оказываем ей и нам самим медвежью услугу! Почему никто из нас не встанет и не скажет Элле, что, как это ни тяжело, но у нее есть и другие качества, кроме того, что она мать; и жизнь ее еще не подошла к концу?! Отчего мы сидим здесь с ней как на панихиде, будто материнство и ее дочь – это единственные и самые главные ценности на свете?! Может потому, что мы боимся, как бы про нас не сказали, что мы недостаточно хорошие матери! Я вдруг подумала, что то, что я говорила до этого о непреодолимой потребности в маленьком ребенке, – я это действительно чувствовала; это было что-то необъяснимое, на уровне инстинкта – может, и эти слова были сказаны мною под влиянием общества? Чем дольше мы говорим на эту тему, тем меньше я понимаю, откуда взялось это чувство; может я так чувствую, потому что меня воспитали так чувствовать?