Рут отворачивается к окну, но продолжает говорить.
– Даже когда твоя дочь вырастает и сама становится матерью, ты по-прежнему ее мама, для тебя ничего не меняется. Ты точно так же ее любишь и ничуть не меньше за нее переживаешь, но, с ее точки зрения, положение вещей, да, изменилось – она больше от тебя не зависит. Пусть Талья очень ко мне привязана и, мне хочется верить, любит и уважает меня, но она может обойтись и без меня. Природа так устроена, что дети после определенного возраста уже не нуждаются в родителях так, как нуждались в них раньше. Наступит день – и меня не станет, и она прекрасно справится без меня. Так, собственно, и должно быть; это даже свидетельствует о том, что я полностью и хорошо выполнила свои обязанности, но мне нелегко с этим смириться.
Глаза Рут влажнеют, голос дрожит от сдерживаемых слез.
– Пусть я не нужна ей каждый день, это нормально, но я осталась… я знаю, что в моем сердце она занимала и всегда будет занимать самое главное место; а вот место, которое отведено мне, будет только уменьшаться и уменьшаться. Так устроена жизнь…
– Это то, что так пугает в старости, – тяжело вздыхает Това. – Дети создают свои семьи; у них появляются свои друзья, своя работа, а родители остаются родителями – они всегда там, и дети воспринимают их как что-то само собой разумеющееся. Я чувствую то же самое по отношению к моим родителям. Я помогаю им и провожу с ними массу времени, но и я воспринимаю их как что-то очень привычное, и для меня действительно намного более важны мои дети. Если быть честной до конца, то меня даже раздражает, что я должна заниматься ими за счет своего свободного времени вместо того, чтобы делать то, что мне действительно хочется, например, пойти в театр или провести время с детьми и внуком. Мне это намного приятнее, чем сидеть с папой в больнице. Очень нелегко разрываться между детьми и родителями, и очень неприятно в этом признаваться. В последнее время меня, во-первых, мучает совесть из-за моей неблагодарности, а во-вторых, я начинаю, как и вы, Рут, понимать, что близок день, когда и мои дети будут с удовольствием проводить время в кругу своей семьи, а связь со мной превратится для них в обременительную обязанность. Это тяжело, обидно и страшно.
«Для меня этот день уже наступил, – говорит себе Элла. – Эйнав предпочла мне других намного раньше, чем у нее появилась дочка».
«Вот и вы, наверное, – мысленно обращается она к Нири, – как и все остальные, спрашиваете себя: что могло заставить мою дочку отказаться от меня раньше времени? И, конечно, вините во всем себя».
Нири обводит взглядом группу и чуть-чуть подольше задерживается на Элле.
– Если на прошлой неделе вы говорили о том, что чувства, мысли и поведение матери влияют на ее связь с дочкой, то сегодня вы обсуждаете роль дочки. Так, к примеру, и в жизни дочки может наступить момент или сложиться ситуация, когда у нее появится потребность сблизиться с матерью или, наоборот, отдалиться от нее. И это никак не связано со сложившимися между ними отношениями, а просто необходимо для ее дальнейшего развития. Но судя по тому, что вы рассказываете, каждый раз, когда она чуть отдаляется, вам приходится бороться с чувством обиды и разочарования.
Она делает паузу и поворачивается к Маргалит.
– Я хочу поделиться с вами предположением, которое возникло у меня, когда я мысленно возвращалась к тому, что рассказала нам Маргалит на прошлой неделе. Она испугалась, когда Михаль захотела открыть документы, связанные с ее удочерением, и решила, что та делает это специально, чтобы ее унизить. Я предлагаю посмотреть на это иначе, как на потребность и необходимость познать себя. У каждого ребенка в тот или иной период взросления возникает желание определиться, проследить свои корни. Быть может, Михаль не столько отдалилась от Маргалит, сколько прибизилась к себе?
Нири вопросительно смотрит на Маргалит.
– Именно так, слово в слово, сказал мне тогда мой муж, – улыбается Маргалит, – он воспринял очень спокойно ее желание заглянуть в свое личное дело; он даже сказал мне, что я пытаюсь всеми правдами и неправдами вызвать в себе чувство вины.
Она задумчиво продолжает:
– Если отнестись к этому так, как вы предлагаете, – возможно, Михаль сделала это только ради себя самой – мне станет намного легче; я избавлюсь от чувства вины, а главное, перестану мучиться от обиды.
Нири переводит взгляд на Эллу.
– Мы не знаем, что заставило Эйнав уйти, – мягко произносит она, – но мы можем попытаться выяснить, как вы сами объясняете ее выбор.
Элла молча качает головой. Я не понимаю и не пойму ее, – беззвучно отвечает она. – Я не желаю себя защищать: я виновата – и точка; что сделано, того уже не исправишь.
Она молчит, опустив голову, и вместе с ней, смущенно понурив головы, молчат остальные.
– Я бы не сказала, что в последнее время мы отдалились друг от друга, – не выдержав напряженной тишины, говорит Анна, заправляя за уши непокорные локоны, – правда, я не заметила и какой-то особой близости. Возможно, это произойдет, как вы сказали, уже после родов.
Она расправляет плечи и выпрямляет спину.
– Меня вообще не очень-то занимают мои с Наамой отношения, мне не кажется, что в последнее время в них произошли какие-либо изменения.
Эпизод, который я хочу рассказать по просьбе Нири, произошел несколько дней тому назад. Я увидела Нааму издалека и в первый миг не узнала ее, а подумала, что за красивая женщина стоит там. Я приближалась и рассматривала ее, все еще не понимая, что любуюсь Наамой! Потом я была в шоке: не узнать собственную дочь!
Анна смеется и ей опять приходится убирать упрямые кудряшки.
– Она показалась мне неожиданно большой – полная красивая женщина. В ней сейчас столько женственности, этого невозможно скрыть даже при желании! Кроме того, она перестала стесняться, выбирает яркую обтягивающую одежду с вырезом – никогда бы не смогла подумать, что такое может произойти. Моя строгая дочка, которая иногда напоминала мне монашку и могла сомневаться месяцами, прежде чем принимала какое-то решение, скоро станет матерью! Смешно, недавно я сказала моему мужу, что мне стало легче, потому что теперь, когда Наама беременна, я точно знаю, что она не девственница, хотя не уверена, – добавляет она сквозь смех, – что она имеет от этого удовольствие.
– Послушайте, как вы можете так о ней говорить? – вскакивает со своего места Мики.
– А что тут такого? – улыбается ей Анна, – Наама всегда была очень сдержанной и стеснительной, копия своего отца. Насколько я всегда открыта и независима во всем, что касается моего тела, женственности, сексуальности, настолько она никогда не подпускала меня к себе и не желала ничего знать обо мне. Несколько лет, пока у нее росла грудь, она ходила вот так, согнувшись.
Анна встает со стула и, ссутулившись, с неподвижно свисающими вдоль тела руками, косолапо пересекает комнату.
– Наама даже скрыла от меня первые месячные, – возвращаясь на место, продолжает она, – настолько она стеснялась. Для нее все, что касалось тела, всегда было запретной темой, в то время как у меня все было нараспашку.
Ну вот я и подумала, что раз она беременна, значит, все-таки знает, что надо делать, – комично разводя руками, поясняет Анна, – какое облегчение!
Если подумать, может, из-за этого я чувствую себя ближе: наконец-то мы хоть в чем-то похожи, мы обе женщины; может, это и есть то самое сближение?
– Вы говорите, что теперь, когда Наама беременна, она больше похожа на женщину? – удивленно приподняв брови, переспрашивает Това.
– По-видимому, да, – после короткой паузы отвечает Анна, – я не особенно над этим задумывалась, но теперь я воспринимаю ее как женщину, а раньше она по-прежнему оставалась для меня просто молодой девушкой. Любая мать, она – женщина, но не любая женщина – мать. Ладно, оставим это, я не собираюсь раскладывать женщин по полочкам, развешивать на них ярлыки – ни к чему это. Но если честно, я чувствую, что теперь она настоящая женщина, а так как и я женщина, то наконец-то у нас появилось много общего; мы теперь в одной компании.
– Я тоже считаю, что беременность и роды очень сближают женщин – и не только мать и дочь, – под звон цепочек и браслетов присоединяется к ним Клодин, – нас связывает, что мы обе женщины, знаем, как это – рожать – и что значит быть матерью. Я помню, когда была беременной первый раз, мне казалось, что каждая женщина с ребенком обязательно обращает на меня внимание, потому что она-то точно знает, что со мной происходит. У меня было такое чувство, будто все матери во всем мире связаны между собой.
– Ни один мужчина не в состоянии прочувствовать ни физически, ни эмоционально, что такое беременность! – оживленно кивая, поддерживает ее Орна. – И вообще только женщина в состоянии понять женщину! Мой муж очень волновался перед родами и оттого, что он станет дедом, но я уверена, что он не испытывал того, что испытала я, и не чувствовал, что его жизнь изменилась. У него только прибавилось радости, а в остальном все осталось без изменений. Это не значит, что он любит Яэль меньше, чем я, но связь между мною и ею – это что-то совсем другое!