– Спасибо, сынок, кушай один, – ответил Игорь. – Неужели ты думаешь, что я, заведующий продовольственными запасами, останусь голодным? Нет, конечно. К тому же не забывай – непременной обязанностью каждого повара является снятие пробы. Знаешь, я, пока готовил, так напробовался – дышать даже тяжело. Да-да, тяжело, поверь мне. Нет, уволь, мне кусок в глотку больше не лезет.
– Дядя Игорь, я прошу вас…
– Нет-нет, малыш, это всё тебе.
Они находились в плавании уже полмесяца, и каждый день кок придумывал какие-нибудь новые блюда, чтобы питание моряков было не только вкусным, но и разнообразным и каждая трапеза превращалась бы для них в небольшой праздник.
Сегодня утром капитан сказал, что по всем расчётам земля должна быть уже близко, и сменил курс с северо-западного на северный.
– Почему ты думаешь, что земля близко? – спросил Игорь.
– А вот почему.
Капитан провёл его в свою каюту, расстелил на столе собственноручно начерченную по памяти карту Средиземного моря и показал маршрут движения «Ирландии».
– Мы идём от рассвета до заката. Средняя скорость – пять-семь узлов. За день мы проходим миль сто, может, немного больше.
– Это километров сто восемьдесят-двести?
– Да, примерно столько. Сейчас мы должны быть недалеко от южной оконечности Балканского полуострова.
– Должны быть недалеко… – с долей сомнения повторил Игорь. – Если только полуостров не изменил своих очертаний. И если карта составлена достаточно точно.
– Всё равно, даже с учётом всего этого мы должны быть поблизости от цели.
…Игорь поднял голову, вглядываясь в темнеющее небо. Одна за другой зажигались звёзды, сначала, как всегда, самые крупные и яркие, за ними те, что мельче и тусклее. Вот полностью проявилось созвездие Вега, вот – Весы, вот – Большая и Малая Медведицы, а вот и Полярная звезда. Небо приняло почти тот самый вид, какой он когда-то наблюдал в Тихомирове. Над горизонтом поднималась красноватая луна, и на поверхности моря пролегла красноватая же рябая от волн дорожка. Следуя за луной, дорожка перемещалась на юго-восток и становилась всё шире и золотистее. Где-то в этом направлении, за многие сотни километров остались Новая Европа, Нью-Росс, родные и близкие моряков и… женщины и дети длинноволосых.
Мысли перенесли Игоря в тот день, когда «Ирландия» бросила якорь, остановившись у Лазурного берега напротив посёлка вражеского племени. На борту шхуны было десять человек, и среди них Джон Уиллис, Томас Джексон и Мишель Оржерваль. С четверть часа наблюдали за посёлком, вглядываясь в просветы жилищ. У крайних, ближних к морю вигвамов дети играли в догонялки. Прошли к ручью и вернулись с мехами, наполненными водой, две женщины. Показалась и исчезла за дальними жилищами ещё какая-то одинокая фигура.
Вот ребятня, игравшая в догонялки, заметила корабль; несколько мальчишек и девчонок побежали к линии прибоя, привлечённые зрелищем невиданного судна, а остальные бросились в посёлок.
О’Брайен приказал спустить шлюпку. В ней разместились шесть человек; Игорь устроился на носу, Уиллис – на корме, четверо взялись за вёсла и погребли к берегу. Вошли в устье ручья и повернули к левому его склону, вдоль которого выше по течению и был расположен посёлок. Первыми на сушу выбрались Мишель и Томас. Мишель замахал рукой ребятишкам, державшимся на расстоянии, и что-то прокричал им на их родном языке.
– Я сказал им о вашей миролюбивости, – сообщил он приблизившимся Уиллису и Игорю. – Что вы пришли с самыми добрыми намерениями и вас не надо бояться.
– Отлично! Молодец! – похвалил его Уиллис. – А теперь угостите их шербетом. Угостите каждого, не пропустите никого. И скажите им, чтобы они бежали к своим товарищам и поделились с ними.
Мишель и Томас раздали детям полукилограммовые бруски шербета, завёрнутые в красивую упаковочную бумагу. Подарки были приняты, но никто никуда не побежал.
– Они спрашивают, где их отцы и старшие братья? – сказал Томас, вернувшись к своим командирам.
– Пойдёмте к вигвамам, – промолвил Уиллис. – Там всё и расскажем.
Посёлок встретил нью-россцев напряжённой тишиной. Одни его обитатели попрятались в своих жилищах, другие скрылись в зарослях равнины. Лишь на противоположном краю поселковой площади стояли, сбившись гурьбой, мальчишки и девчонки, пришедшие с берега моря.
Прошло немало времени, прежде, чем удалось собрать несколько десятков человек – женщин и детей.
Уиллис попросил Томаса быть переводчиком и стал рассказывать о жизни в Нью-Россе и об отношениях, сложившихся между горожанами. Рассказал, как он, его товарищи и их семьи оказались в Новой Европе и что этому предшествовало, как к ним попали Мишель и Томас и как их встретили. Напомнил, каким было старшее поколение длинноволосых до землетрясения, до верховенства над ними Дингера, дал оценку самому Дингеру и порядкам, которые тот установил. Коротко коснулся и событий, происходивших в минувшие двое суток на острове и в проливе.
– Мы надеемся, – сказал он, – что, оплакав своих близких, вы снова станете такими же добрыми порядочными людьми, какими были ваши предки, станете отзывчивыми и способными на любовь и уважение к людям – знакомым и незнакомым.
В заключение он передал предложение жителей Нью-Росса переселиться в Новую Европу.
– Оставшись без мужчин, вы не сможете в достатке обеспечить себя ни продуктами питания, ни одеждой. На острове же вам помогут, у вас будет и то и другое, а также надёжная крыша над головой. Вы станете такими же равноправными членами нашего общества, как Томас и Мишель. Для этого надо будет только трудиться и следовать законам, направленным не на разрушение жизни людей, а на её улучшение.
Уиллис пробежал глазами по лицам людей, толпившихся напротив, полагая увидеть хоть какой-нибудь положительный отклик на его призыв.
– Тем, кто не захочет переселиться на остров, – сказал он, – всё равно придётся покинуть прибрежную равнину. Они должны будут уйти в другие края, так как мы не уверены, что подрастающее поколение длинноволосых, возмужав, не начнёт новые военные действия.
В течение всей его речи собравшаяся толпа хранила немое молчание. Никакого отклика не последовало и на предупреждение об изгнании с прибрежной равнины. Виделись лишь опущенные головы и редкие сумрачные взгляды.
– Ну, – спросил Уиллис, – кто хотел бы переехать на остров?
Прошла минута, вторая, третья. Толпа безмолвствовала. И вдруг в середине её пошёл говор и началось движение. Люди расступились; какая-то пожилая женщина пробралась вперёд и с интересом взглянула на оратора.
– Здравствуй, Джон! – немного шепелявя, с акцентом сказала она по-английски. – Ты не узнаёшь меня?
– Н-нет, – с запинкой произнёс Уиллис. – Кто вы?
– А ведь однажды мы с тобой летели рейсом из Лондона на соседних креслах. Ты ещё пытался тогда за мной ухаживать. А ещё ты бинтовал мне голову после падения самолёта. Забыл, да? Ах, доктор, доктор, как же так? Шрам-то – вот он, до сих пор остался.
– Из Лондона?.. На соседних креслах?.. Клер, ты ли это?! – воскликнул изумлённый Уиллис.
– А-а, узнал!.. А помнишь, как ты принимал у меня роды в нашем стойбище на берегу озера? Сара, доченька, иди сюда! Это доктор Уиллис, тот самый, кто помог тебе появиться на свет божий.
Она за руку вывела из толпы молодую женщину с двумя детьми трёх-четырёх лет и поставила перед собой.
– Вот, это мои дочь и внуки. Все мы хотим ехать с тобой, Джон. Всё равно здесь не житьё. Так берёшь нас или нет?
– Конечно, беру, моя дорогая Клер! Здравствуй! Дай я тебя обниму.
– Стой, Клер! – опять же на английском раздалось из толпы. – Куда ты собралась без меня?
Вперёд вышла ещё одна пожилая женщина, высокая и худая, как высохшая сардина.
– Это ты, Бланш! – воскликнула Клер. – Никто тебя не забыл. Пристраивайся к нашей компании, подруженька моя. Вместе поедем в этот замечательный Нью-Росс.
– Линда! Линда! – крикнула вдруг Сара, отыскивая кого-то глазами в толпе. Отыскав, приветственно помахала приподнятой кистью руки, привлекая к себе внимание; далее из её уст полилась незнакомая речь длинноволосых.
Уиллис вопросительно посмотрел на Томаса, увлечённо следившего за происходящим действием, и движением руки показал на неожиданного оратора.
– Она обратилась к своей подруге Линде, – спохватившись, начал переводить тот. – Сказала ей, что вы из долины гейзеров, откуда они сами родом. Сара упомянула рассказы своей матери о том, какая счастливая жизнь была в этой долине, и высказала мнение, мол, за морем они будут жить не хуже. Она пригласила последовать своему примеру ещё несколько своих подруг.