в конце концов понимаешь, что это лишено смысла и жизни доверять нельзя. Это лишено смысла. Бесчеловечно быть ничьим сыном! Всю жизнь стыдиться того, что тебя бросили, отвергли. В результате становишься воистину виноватым! И не говорите мне, кто чего заслужил.
Жестикулируя револьвером, Матиас изрыгал ярость, ядовитое чувство, с которым жил с младых ногтей.
– Моя заслуга – анонимность. Слышите меня? Я – аноним, а это – преступление! Да, преступление, и этим женщинам нужно осознать свою вину, которую они взваливают на плечи детей, которых бросают без причины. Я, видите ли, умею отличать виноватых от невинных. У этих трех баб не было причин бросать своих детей; их, а не меня должны судить!
– Я вас не сужу, господин Матиас.
– Вы – нет, но остальные… они поступят именно так, и уже поступают. Меня не пугает Страшный суд, я не верю во всю эту чушь! Страшный суд для такого, как я, это каждодневное бытие…
Последние слова что-то напомнили Делестрану. Он где-то читал их, и ему захотелось повернуться к книжным полкам.
– Я понимаю вашу жажду мести, но не думаете ли вы, что она будет полностью удовлетворена, если вы облечете ее в слова перед теми, кому выпадет тяжкое бремя судить вас?
– Бросьте! Мне плевать. Я сделаю себе небольшое одолжение, хотите вы того или нет: избавлю себя от судилища. Бах!
Он вдавил дуло в висок.
– Господин Матиас, не делайте этого, пожалуйста! Вам потребовалось много мужества, чтобы сделать то, что вы сделали. Вы любите жизнь и потому помогаете женщинам рожать детей. Вы не можете отречься от своей жизни, только не после всех этих лет!
– Именно так. Мужества в моем случае потребовалось больше, чтобы жить, чем нужно, чтобы умереть. Так что не говорите мне, что я должен или не должен делать. Я волен отречься от жизни, смерти и всего остального дерьма! Довольно, Делестран, пора ставить точку!
«Невероятно, – подумал майор, – я назвал свое имя один или два раза, но он запомнил…»
– Настоящее мужество – это умение умереть!
– Вы прочли столько книг; как же вам не стыдно говорить подобные вещи? – Сыщик повернулся и широким жестом обвел книжные полки. – Настоящее мужество – и вам это прекрасно известно – это когда приговоренный идет на смерть, не моля о пощаде. Вот истинное мужество свободного человека! Вы правда верите, что, совершив самоубийство, докажете миру, что контролируете свою жизнь? Вы не останетесь один, я буду свидетелем. Мне, видите ли, тоже придется давать показания в суде, и я не стану говорить от вашего имени. Вы хотите навязать мне свою смерть?
– Ну так уходите и оставьте меня, наконец, в покое! Все просто: уйдете – и не станете свидетелем.
– И что? Знать-то я буду!
– Убирайтесь! Идите, пока не стало слишком поздно. Слышите меня?
– Да, слышу, и нет, не уйду. Останусь с вами.
– Валите отсюда, будьте вы прокляты тысячу раз!
Последовало долгое молчание, предвещавшее, несмотря ни на что, близкий конец, пусть и неизвестно какой. Делестран насторожился. Он наблюдал за метаниями человека, борющегося с собственными рефлексиями. Нельзя, чтобы это продлилось еще. Матиас безвозвратно отдалялся. Майор не мог допустить, чтобы ниточка между ними порвалась.
– Извините, можете дать мне сигарету?
Делестран не раздумывал – все вышло спонтанно. Желание было внезапным и очень реальным. Матиас не реагировал. Он смотрел пустым взглядом, подняв правую руку к голове.
– Вы меня слышите, доктор?
Матиас покосился на сыщика.
– Я очень хочу курить. Дадите сигарету?
Доктор придвинулся к столику и молча подтолкнул пачку к сыщику, потом переместился на диван, чтобы оказаться на максимально далеком расстоянии от него. Делестран осторожно, избегая резких движений, взял «Мальборо», достал сигарету, поднес к губам и только тут осознал, что оставил оружие на кресле. Он не запаниковал: держа в одной руке зажигалку, другой вернул пачку доктору и поднял на него глаза.
– Будете?
Тот ответил через мгновение:
– Сигарета смертника?
– Или обреченного на жизнь?
– Стакан наполовину полон или наполовину пуст?
– В каком-то смысле. Все зависит от того, что вы хотите видеть, доктор.
Делестран не стал ждать ответа. Он вынул из пачки еще одну сигарету, на удивление естественным жестом поднес ее к неподвижному лицу – и то вдруг ожило. Рот Матиаса приоткрылся. Сыщик щелкнул зажигалкой и поднес огонек к сигарете доктора. Для большего удобства он положил ладонь на то место, где только что сидел Матиас. Майор оказался очень близко, так близко, что не смог бы вмешаться, если б напряженный указательный палец его визави надавил на спусковой крючок. Произошел настоящий поединок взглядов над раскаленным кончиком сигареты.
Делестран отступил, но снова садиться не собирался. Затянулся, обвел взглядом полки и выпустил густую струю дыма.
– Все эти книги наводят на мысль о вашем отце. У него их было великое множество. Возможно, даже больше, чем у вас. Я уверен: если присмотрюсь, обнаружу почти те же названия. У вас наверняка состоялись интереснейшие беседы.
– Что-что?! Беседы? Вы издеваетесь?
Делестран понял, что невинная реплика может обернуться против него. Его напугала презрительная улыбка, с которой Матиас посмотрел на свои книги.
– Все это чушь собачья; жизнь – не литература. Настоящая жизнь – это настоящая жизнь, а мою украли, растоптали в момент рождения. Так что да, мы находим утешение в книгах, но это иллюзия, обман. Печатная ложь. Отвратительно! От глагола «отвращать». Все это дерьмо нужно было бы сжечь. Вам ясно? Отодвиньтесь!
Делестран увидел, как губы Матиаса скривились, предвещая новый приступ бешенства, как у заразившегося пса. Майор испугался и отступил. Лицо доктора превратилось в маску ненависти, следующий этап – выплеск безумия. Связь между ними снова разорвалась.
– В сторону! Отвалите, кому сказано! Я выстрелю! – Матиас повернулся боком и направил револьвер в сторону полицейского, не целясь в него. – Убирайтесь!
Делестран ушел с линии огня, поискал, где укрыться, и бросился к письменному столу, успев заметить, что дуло револьвера следует за ним. У доктора были серьезные намерения.
Майор включил рацию.
– Не стрелять! Он