Читать интересную книгу "Библейские чтения: Пятикнижие - Священник Георгий (Чистяков)"

а к каждому человеку в отдельности. Филон Александрийский отметил, когда комментировал Декалог, что выполнение повелений, которые адресованы всему обществу вместе, отдельный человек может признать неприменимым к себе, уклониться от этих повелений, сказать: это продиктовано всем, но не мне. Масса служит всегда прикрытием для индивида. Другое дело – заповеди. Каждая из них обращена к конкретному человеку. И Ветхий Завет через свой текст, и Филон Александрийский, древний его толкователь, подчеркивают важность отношений между Богом и человеком – тех отношений, которые потом Мартин Бубер, уже в ХХ веке, назовет термином «Я – Ты». Я и Ты существуют на белом свете: Я – Бог, и ты – человек; Ты – Бог, и я – человек. Каждый из нас. И только через эти личные отношения мы становимся верующими людьми. Только в этих личных отношениях мы действительно находим Бога.

Необходимо отметить то, чтó писал римский писатель Плиний Младший императору Траяну о христианах: «Они встают на заре, чтобы петь песнопения поочередно, а затем клятвенно обязуются не красть, не прелюбодействовать, не нарушать клятву». Создается впечатление, что Плиний является свидетелем того, что первые христиане в Римской империи Десять заповедей воспринимали именно как молитвенный текст – текст, отталкиваясь от которого можно пережить личную встречу с Богом, – и включали Декалог в свое богослужение, как мы теперь включаем в богослужение Символ веры. Эта очень, мне кажется, важная информация содержится у Плиния, и нам, христианам ХХ века, надо было бы к ней прислушаться, надо было бы над ней задуматься и сделать из нее определенные выводы.

23. Книга Исход. Гл. 21. Ст. 12–27

Кто ударит человека, так что он умрет, да будет предан смерти. Но если кто не злоумышлял, а Бог попустил ему попасть под руки его, то Я назначу у тебя место, куда убежать (убийце). А если кто с намерением умертвит ближнего коварно (и прибежит к жертвеннику), то и от жертвенника Моего бери

его на смерть. Кто ударит отца своего, или свою мать, того должно предать смерти. Кто украдет человека (из сынов Израилевых) и (поработив его) продаст его, или найдется он в руках у него, то должно предать его смерти. Кто злословит отца своего, или свою мать, того должно предать смерти.

Когда ссорятся (двое), и один человек ударит другого камнем, или кулаком, и тот не умрет, но сляжет в постель: то, если он встанет и будет выходить из дома с помощью палки, ударивший (его) не будет повинен смерти; только пусть заплатит за остановку в его работе и даст на лечение его.

А если кто ударит раба своего, или служанку свою палкою, и они умрут под рукою его, то он должен быть наказан. Но если они день или два дня переживут, то не должно наказывать его; ибо это его серебро. Когда дерутся люди, и ударят беременную женщину, и она выкинет, но не будет другого вреда, то взять с виновного пеню, какую наложит на него муж той женщины, и он должен заплатить оную при посредниках. А если будет вред, то отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб. Если кто раба своего ударит в глаз, или служанку свою в глаз, и повредит его: пусть отпустит их на волю за глаз. И если выбьет зуб рабу своему, или рабе своей, пусть отпустит их на волю за зуб.

Исх 21:12–27

Конечно, когда читаешь этот библейский текст, охватывает странное чувство. Наказания, определяемые здесь за преступления, очень суровы. Почти каждое правонарушение карается смертью. И сразу вспоминается выражение «Драконтовы законы». Выражение это взято из греческой истории архаического периода, из истории Афин. В незапамятные времена, задолго до законодателя Солона, до реформ Клисфена, тирании Пизистрата, задолго до греко-персидских войн, был в Афинах законодатель, по имени Драконт, который установил такие суровые законы, что практически за каждое правонарушение человек должен был быть казнен.

Затем времена изменились, законы мало-помалу становились всё мягче и мягче. Возникает вопрос: почему? Так в Библии, так в греческой истории: на заре законодательства все эти законы очень суровы. Так было и в Риме; отсюда ведет историю пословица: “Dura lex, sed lex” – «Суров закон, но закон!» И вот, кажется, эта пословица и объясняет нам, в чем же всё-таки дело. Да, закон бывает суров, и временами очень суров, но закон, когда он сформулирован, – это лучше, чем просто беззаконие, чем просто кровная месть. Те библейские законы, которые мы с вами сейчас читали, как раз на то и направлены, чтобы остановить поток крови, который лился в древнейшем обществе.

«Око за око и зуб за зуб». С нашей точки зрения, принцип этот звучит очень жестоко. А с точки зрения древнего человека, этот принцип был как раз тормозом на пути мести, тормозом на пути злобы, которая приводила к тому, что человек за нанесенный ему ущерб, за убийство кого-то из его родных начинал мстить и мстил так много и так долго, как только мог. Из истории, уже не греческой, а русской, мы знаем, как княгиня Ольга, еще будучи язычницей, мстила за убийство своего мужа, князя Игоря. Погиб один князь, а Ольга сожгла все селения древлян. Такова была история человечества в древности.

Бог действует как воспитатель. Он видит, что человек еще не готов к тому, чтобы принять высокие истины. И поэтому Бог мало-помалу подводит его к тому, чтобы человек стал мягче и научился слышать Его, Божий, голос. Заповедь «не убий» уже прозвучала с высот горы Синай, но человек еще не понимает, чтó она значит, потому что он привык убивать, он привык мстить и карать своих врагов за их преступления. Он, человек этого времени, живет еще в мире Драконтовых законов.

Слова: «Если кто раба своего ударит в глаз, или служанку свою в глаз, и повредит его: пусть отпустит их на волю за глаз. И если выбьет зуб рабу своему, или рабе своей, пусть отпустит их на волю за зуб», – звучат как что-то из ряда вон выходящее, как что-то абсолютно несправедливое. С какой это стати должен я отпускать на волю моего раба или мою служанку, если я сгоряча повредил ей или ему глаз или выбил зуб? Я не хочу этого делать, я не хочу отпускать их на волю, – говорит человек. Но