он обернулся к Азраилу и сказал то, что дьявол так боялся услышать.
— Похоже, он у тебя на самом деле непробиваемый. За моралью не видит ничего. Ни промысла богов, ни нужд государства, ни даже угрозы собственной жизни. Вот поэтому на земле Дита не найти ни одного свободного прохода в Стикс. Я заливаю их серой и плавленой рудой, чтобы оттуда не лезли такие вот любители поучать, установить правила и разбрасывать зёрна бунта среди горожан.
Он с силой ткнул пальцем в поверхность стола, и на плите появилась глубокая вмятина с ровными обугленными краями. Температура в помещении резко поднялась. Азраил стиснул челюсти, цвет лица его приобретал сероватый оттенок. Феосфер продолжал, теперь уже глядя на Альку.
— Да, я, отродье Стикса, у себя дома поступаю точно так же, как и ненавидящие Стикс боги. Потому что только в закрытом и наглухо изолированном мире можно сохранить порядок, стабильность и относительный покой. Мне ужасно надоели толпы мигрирующих умников, каждый из которых лучше других знает, как должен быть устроен мир. Но это мой мир! Мой! И только я решаю, что в нём хорошо, что плохо!
— Сдается мне, у тебя не с алкоголем проблемы, — задумчиво произнес Азраил. — Тут попахивает фобией, а то и паранойей.
— Святые пироги! Что, правда? — Феосфер картинно всплеснул руками, а потом вдруг треснул ладонью об стол так, что подпрыгнули кружки. — Расскажи это жителям моих окраин! Куда из каждого нового размытого Стиксом берега лезут фанатики, воинствующие философы, божественные факелоносцы, инквизиторы атеизма… Едва ступив на эту землю, каждый первым делом начинает делить всё на чёрное и белое, правильное и неправильное, на свойственное и чуждое. Всё хорошее, разумеется, надо присваивать, а всё плохое — уничтожить.
— Мы ничего не присваи… — пискнул Алька, но сатана перебил его, опалил взглядом, причём буквально.
— Молчи! Ты трижды публично посмел перечить мне, высшему, правителю Дита, наместнику самого Люцифера! Ты только что пел мне дерзкие куплеты, гордясь тем, что отстаиваешь свои идеи даже под страхом смерти. Когда из Стикса ко мне лезут убийцы, я смеюсь, потому что готов лично встретить каждого из них и разорвать на куски. Но заниматься переубеждением, перевоспитанием каждого бродячего моралиста? Увольте! Только огородившись непролазной стеной от Стикса…
Он сбился, закашлялся, потеряв дыхание. Пылкая речь была ещё слишком тяжёлым делом для старого алкоголика, только что пережившего кому.
— Только железом, каленым железом, — продолжил он хрипло, — Мы загоняем их обратно в Стикс!
Азраил воспользовался возникшей паузой.
— Возможно, ты в чем-то и прав, your Majesty. Но, кажется, забыл одну деталь.
— Какую же?
— Ты сам здесь чужак. Как и все твои подданные. Ты даже не самый старый из них. Все в городе, в стране, на континенте — все когда-то пришли сюда из иных миров. Когда ты будешь судить и приговаривать чужаков, вспоминай об этом.
Феосфер вскочил, зарычал. Укол Азраила попал в больное.
— Люцифер создал жизнь! Доказательство этого плещет в твоей кружке! Когда-нибудь мы с ним сможем создавать тварей живых и разумных, по умыслу своему! И тогда вход чужакам в этот мир будет заказан навсегда! Дит — для детей сатаны, и будет принадлежать только им. А пока здесь могут оставаться только те, кто приходит не диктовать свои условия, а служить с миром и покорностью.
Кожа его шла бордовыми пятнами. Алька отметил, что нервишки у правителя совсем ни к чёрту. Если он сорвётся и снова наляжет как следует на алкоголь…
— Моя стража нашла огромную рысь во дворе старого арсенала. Кажется, вы пришли сюда на её поиски? Можете забрать. Но сразу же после этого вы исчезнете. Я не желаю видеть чужаков на своей земле, так что не дай вам Стикс попасться ещё раз на глаза.
Он вышел, открыв себе дверь пинком, а захлопнув так, что с потолка полетела пыль.
* * *
Умирать больно.
Даже если мгновенно срубить голову, между получением раны и собственно смертью проходит почти секунда. За это время вполне успеваешь почувствовать всю боль, всю бесконечную тоску понимания, что вот он — конец.
Потом непостижимая божественная сила, спавшая до поры в амулете, пробуждается. Когда между жизнью и смертью остаётся тончайшая нить, Глаз Божий приказывает — и время останавливается. Душа твоя в этот момент трепещет в той дикой истерике, какую может вызывать только одно явление во вселенной: ужас неизбежной смерти.
Секунда, как капля мёда на конце ложки, застывает. Затем едва заметно начинает втягиваться обратно. Растягиваясь в часы, единственная секунда отматывается назад, и вместе с ней ты сам умираешь в обратную сторону. Как это? Невозможно объяснить. Только тот, кто сам пережил воскрешение, способен понять, что значит — умирать наоборот.
Время постепенно ускоряется, но не слишком резко. Достаточно, чтобы сознание вернулось в тело, утвердило в мозгу понимание только что пережитой и отменённой гибели. Так что, когда реверс времени прекратится и последнюю (во всех смыслах) секунду можно будет прожить еще раз, ты уже знаешь, что там, в прошлой жизни, пошло не так. Уже разработал план, готов действовать иначе, выпрыгнуть из штанов и из собственной шкуры — лишь бы только не пережить заново кошмар умирания.
Сколько раз проходил через это несчастный просатанос Феосфер? Каков порог для разумного существа, за которым раскроется бездна полного сумасшествия? Кто знает. Никто не возьмётся добровольно провести над собой эксперимент, если только уже не сошёл с ума.
Всё правильно. Никто не обещал, что переживание собственной гибели должно проходить легко и приятно. В мозгу у Альки в сотый раз всплыла фраза, брошенная недавно Азраилом: «Когда ты пинал смерть под хвост, неужели думал, что оттуда пряники повалятся?» Эти слова прекрасно подходили к ситуации, хотя и были сказаны по иному поводу.
Дьявол бросил эту фразу, когда стражники ухватили Альку за химок и поволокли в катакомбы. Да, гостеприимство во дворе Феосфера закончилось, как вода в перекрытой трубе, стоило шагам регента затихнуть в конце коридора. Азраил, заранее всё поняв, велел Альке скорее собираться. Сам тоже решил пойти, прихватить пожитки в дорогу, но даже до своей комнаты дойти не успел. У двери стояло полторы дюжины рослых солдат в латах. Их короткие оголенные пики намекали, что в этой гостинице пришла пора сдавать номера.
Королевские гвардейцы на вид были людьми, но не из того мира, которому принадлежал Алька. Раза в полтора выше, под стать самому Азраилу, настолько же пропорционально шире в плечах, с очень бледной кожей и большим овальным разрезом глаз. Бледность их