Читать интересную книгу Обреченный убивать - Виталий Гладкий

В голосе Кончака слышалась ирония вперемешку с затаенной болью.

– И все-то ты знаешь, все тебе ясно и понятно…

– Нет, не все. Но я и не стремлюсь к полной ясности и определенности. Правила игры выработаны, согласованы, и я им следую и буду следовать. Однако, черт возьми, я никогда не соглашусь исполнять роль мальчика для битья или трактирного слуги: эй, половой, икры и водки! Да поскорее, с-сукин сын! Мать твою разэтак! – К чему ты клонишь, Максим?

Кончак смотрит на меня, сузив глаза, будто прицеливаясь.

– Все к тому же – я не безмозглая скотина. Раньше, уходя на задание, я знал, что и почем. Пусть не все, но вполне достаточно, чтобы чувствовать себя человеком, солдатом. А сейчас я ощущаю себя использованным презервативом, который штопают для последующего употребления. – Ты знаешь про наркотики!? Голос Кончака напряжен, звенящ, как коса на точиле.

– Естественно. Я ведь разведчик. И за плечами у меня не пансион благородных девиц, а… сами знаете что.

– Откуда?

– В Турции просветили. И если случай на контрольном пункте можно было посчитать за промашку в какой-то операции внешней разведки, то теперь мне ясно – это система.

– И какой вывод ты сделал?

– Вывод? Вывод очень простой, а для меня так прямо стандартный – я опять вляпался в дерьмо. Правда, теперь есть одно маленькое отличие от моих предыдущих похождений – на этот раз даже не по шею, а с головой.

– Ну что же, этот разговор должен был когда-нибудь состояться, рано или поздно. Правда, я не совсем к нему готов, ты меня застал врасплох… но что делать – надо.

Кончак поднялся, подошел к костру, поворошил уголья, повернул шашлыки на другой бок, затем достал еще одну бутылку охлажденного пива и опустошил ее несколькими богатырскими глотками, смачными и затяжными, как свадебный поцелуй жениха и невесты.

– Хочу тебе, Максим, напомнить, что мы с тобой русские офицеры. Мы ими были и в советское время, что бы там ни говорили некоторые штатские и прочие борзописцы, и остаемся сейчас. Возможно, ты не знаешь по молодости, с каким уважением лет эдак двадцать – тридцать назад люди относились к человеку в военной форме, а офицерской – в особенности. Да, нам платили копейки. Да, у нас порой не было собственного угла, а наши жены спали с первой попавшейся особью в мужских портках, потому что мы полгода, год, а иногда и больше шлындали по командировкам, значившимся под грифом "Совершенно секретно". Да, нередко мы пьянствовали в "медвежьих углах", спуская жалованье до копейки, даже стрелялись на дуэлях – первый раз слышишь? еще бы, у нас и не такое скрывалось под семью замками, – а после втихомолку зализывали раны, списывая все на небрежное обращение с оружием. Но мы гордились своими званиями и формой! Гордились, черт меня дери! И когда приходилось драться, мы не щадили живота своего, не прятались в кусты, не отмазывались всеми правдами и неправдами от командировок в "горячие точки"…

– Какое отношение имеет честь мундира к тому, чем мы сейчас занимаемся? – довольно бесцеремонно перебил я Кончака. – Виктор Егорович, если вы хотите в очередной раз прочитать мне лекцию на тему наших взаимоотношений, то не напрягайтесь без нужды. Я уже сказал, что готов выполнить любое ваше задание без лишних вопросов. Мне просто неприятно ощущать себя бессловесным быдлом, которое посылают на убой за здорово живешь. Тот минимум информации, что мне выдают, меня не устраивает. Это если совершенно честно. Но я еще раз повторяю: если вы считаете, что наши отношения должны строиться именно на такой основе – я умываю руки и склоняю голову. – Ладно…

Кончак помедлил, о чем-то напряженно размышляя, а затем обреченно махнул рукой:

– Коль уж так тебе хочется стать одной из мишеней во всей этой истории – быть посему.

– Можно подумать, что я когда-либо чего-то боялся.

– Дело не в боязни.

– Тогда в чем вопрос?

– Вопрос в конспирации. А за этот участок работы отвечаю я. Естественно, своей головой. Вот так-то, брат Волкодав.

– Вы хотите сказать…

– Именно. В отличие от тебя я имею семью и престарелых родителей. И без меня они в нынешние времена по миру с протянутой рукой пойдут. Всего лишь.

– Ну коли так… да хрен с ними, с этими вашими тайнами! Считайте, что разговора на эту тему не было.

– Увы. Тут ты не прав. Разговор состоялся и должен иметь концовку. Я не хочу, чтобы ты считал себя просто пушечным мясом. И я хочу, чтобы ты мне доверял.

– Валяйте… – не без наглости буркнул я в ответ на взволнованную тираду шефа.

И залил стаканом водки нехороший холодок, который с низа живота переполз в желудок, а затем начал медленно обволакивать сердце.

Да гори оно все белым пламенем!

Можно подумать, что я сейчас не хожу по острию ножа, выполняя несколько странные, с точки зрения военного человека, поручения Кончака. И случись какая-нибудь нестыковка в планах шефа и его вышестоящих покровителей, первая пуля будет моей.

Заметая следы, меня раздавят словно букашку, независимо от объема полученной мной информации.

Так что – крути шарманку, шеф, сучий ты потрох, мать твою…

– Когда нас поперли откуда только можно, многие офицеры остались без крыши над головой, а зачастую и без средств к существованию. Некоторые ушли в запас, кое-как устроились, но большая часть до сих пор живет без лишнего гроша в кармане и в таких трущобах, что без слез не взглянешь. Многочисленные официальные фонды по большей части фикция чистой воды, удобный инструмент для обогащения небольшого количества проходимцев и негодяев. Так и возникло офицерское братство взаимопомощи. И, понятное дело, основную партию в этом оркестре пришлось вести нам, как специалистам специфического профиля. А наши возможности тебе в достаточной мере известны.

– Все мне понятно. Одного только в толк не возьму – почему наркотики?

– Ты дурак или притворяешься им?! – вспылил Кончак. – Да потому, что это самые быстрые деньги, растущие из-под земли без особых затрат. Но, как я понял, тебя волнует другое – моральный аспект этой проблемы. Не так ли? – Я всегда восхищался вашей проницательностью, – не без иронии ответил я.

И снова тяпнул водочки, на этот раз полстакана.

Мне почему-то до чертиков захотелось надраться до положения риз, набить по русскому обычаю комунибудь морду, а затем завалиться спать под копной, чтобы ночная прохлада освежила мою забубенную головушку и прогнала хмельную дурь.

– Можешь быть спокоен – нашим наркоманам эта отрава не попадет. Мы работаем как перевалочная база. Транзит. – У меня еще один вопрос…

Водка прочистила мозги до прозрачной ясности, и мне теперь было море по колено.

– Как тогда понимать смерть наших, ни в чем не повинных, пацанов на контрольном пункте?

– А, чтоб тебя!.. – злобно окрысился Кончак. – Умеешь ты бить по самому больному месту.

– Так ведь разговор идет начистоту. – К сожалению…

Мой шеф смотрел зверем, беспощадным и кровожадным; его второе "я" прорвало тонкую оболочку отеческой задушевности и протянуло ко мне свои невидимые скользкие щупальца, будто намереваясь вырвать сердце, задушить, размазать меня по траве.

– Ладно, отвечу. Случилась досадная накладка. Туда должны были послать наших людей, но в последний момент из-за обычной штабной неразберихи отправили новобранцев. Я узнал об этом чересчур поздно…

– Издержки производства. Лес рубят – щепки летят… – Меня явно понесло. – Упокой, Господи, их безгрешные души. Наше дело правое, мы победим. – Да пошел ты, мать твою!..

И Кончак заматерился с таким остервенением, будто сиамский слон в это время нечаянно наступил на его главную мужскую принадлежность.

Я с вежливой улыбкой выслушал этот поток чисто русского красноречия.

А когда Кончак выдохся, поторопился всучить ему в одну руку шампур с шашлыком, а в другую – запотевший стакан с охлажденной водкой:

– За тех, кто в "поле"![97]

Мы молча выпили и долго в полной отчужденности жевали слегка подгоревшее мясо. По нахмуренному лбу шефа было видно, что настроение у него сейчас отнюдь не радужное.

А мне плевать!Гуляй душа!Пусть изгаженная, притоптанная, но – живая.Пока живая

Киллер

Родные края, куда я стремился словно изжаждавшийся путник к колодезному срубу, показались мне еще более чужими, нежели заморская чужбина.

Я просто не узнавал ни улиц, расцвеченных витринами многочисленных киосков, пестреющих иностранными наклейками на товарах и продуктах, ни вокзалов, бурливших ошалевшими соотечественниками в окружении грязной пены из сонмища попрошаек, проституток и ворья всех возрастов и национальностей вплоть до негров – то ли доморощенных, то ли завезенных из какого-нибудь Ниггерленда, ни ресторанов и кафе, где вместо скромно одетых обывателей, справляющих какое-либо семейное торжество, восседали коротко стриженые мордовороты с золотыми цепями под килограмм весом на немытых бычьих шеях.