Читать интересную книгу Обреченный убивать - Виталий Гладкий

И снова выглянул в окно.

Возле ресторана уже было пусто. Там лишь стоял "фиат", на сиденье которого угнездился худосочный тип в феске, – видимо, тыловое прикрытие на случай нашей попытки сделать ноги.

Вторая машина наверняка дежурила позади дома. Похоже, мы и впрямь в клещах.

– Как?! – загремел Хайруллах-бей. – О, сын осла, ты знаешь, кто такой Низамеддин?! От нас даже мокрого места не останется. Вот если бы я мог позвонить кое-кому…

– Да ладно вам – Низамеддин, Низамеддин… А я – Волкодав. Усек, дядя? Есть у меня один интересный планчик. У вас имеется лишняя "пушка"? Дайте сюда. О'кей…

Да, пистолетик, который всучил мне Хайруллах-бей, и впрямь был клевый – итальянская "Береттакомпакт М-92" с двумя запасными магазинами по четырнадцать патронов каждый. С таким арсеналом можно держаться против целой роты в течение получаса.

А нам больше и не нужно.

Когда я изложил свой план толстяку, он засиял.

– О аллах… – вознес он пухлые длани к потолку. – Ты услышал мои молитвы…

– Поторопите людей, ваше степенство, – достаточно бесцеремонно оборвал я этот приступ благочестия. – Этот ваш Низамеддин не будет ждать, пока мы тут управимся с намазом. – Гяур[74]… – с презрением посмотрел в мою сторону Хайруллах-бей.

Но, тем не менее, соответствующее распоряжение отдал.

Вскоре наша достаточно просторная комната стала напоминать невольничий рынок времен Османской империи: телохранители толстяка согнали сюда всех, кого только можно было сыскать в этом высококлассном борделе.

Шлюхи самых разнообразных мастей и расцветок, габаритов и роста, большей частью полураздетые и навеселе, устроили такой галдеж, что Хайруллах-бею пришлось возвысить свой голос до ишачьего рева.

И только когда весь этот сброд наконец уразумел, кто их собрал, в комнате воцарилась мертвая тишина.

Разъяснение причин такого неординарного события заняло не больше минуты. Главное, что поняли собравшиеся: если кто-то не выполнит просьбу-приказ Хайруллах-бея, то лучше бы ему спрятаться на дне морском…

Когда мы закончили свои приготовления, чей-то гнусавый голос снаружи дома окликнул толстяка:

– Эй, Хайруллах-бей! Зачем ты запер двери этого благословенного заведения для невинных мужских утех? Или мы с тобой уже не друзья?

Толстяк осторожно приоткрыл форточку и прокричал в ответ:

– Низамеддин, видит аллах, я всегда рад встрече с тобой! Но сегодня у меня появились кое-какие проблемы, которые нужно решать только в узком кругу близких и родственников.

– Я уважаю законы гостеприимства и желаю тебе удачи в разрешении этих проблем. У меня есть только одна просьба – мне нужен тот высокий светловолосый гяур, что вошел через черный ход. Отдай его мне, и наша дружба станет крепче клинка из дамасской стали.

"Надо отдать должное, – подумал я с досадой, – у этого Низамеддина служба наблюдения поставлена очень даже неплохо".

Мне сразу пришла на ум старая нищенка в замызганной парандже,[75] сидевшая в переулке, где находился черный ход.

Но тогда напрашивается следующий вопрос: из каких источников Низамеддину стало известно о нашей встрече в этом борделе?

Что я тут же и высказал вслух злому, как взбесившийся тигр, Харуллах-бею.

В ответ он только заскрипел зубами и провел большим пальцем на своей шее короткую выразительную черту.

Уточнять, что значит этот жест, я не стал. Если нам удастся выбраться отсюда подобру-поздорову, коекому из окружения толстяка я бы не позавидовал… – Извини, Низамеддин, но этот человек – мой приятель. Он находится под моей защитой. В елейном голосе толстяка неожиданно зазвенел металл.

– Очень жаль, дорогой Хайруллах-бей, что мы не договорились. Тогда мне придется войти в дом без приглашения и забрать то, на что я имею виды.

– Это будет самой большой твоей ошибкой, Низамеддин, – угрюмо ответил ему толстяк таким тоном, что стоявшие неподалеку Неджиб и Расим испуганно втянули головы в плечи.

– Все, разговор закончен, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Пора…

Я оглядел собравшихся – и едва не заржал как племенной жеребец.

И я, и телохранители Хайруллах-бея, и сам он были одеты в фередже[76] и яшмак.[77] Ну ни дать, ни взять "голубые" из подворотни в восточном варианте.

Мы собрались у парадной двери, готовые по команде выскочить на улицу, чтобы завладеть "кадиллаком" Хайруллах-бея.

Его машина была бронирована, потому люди Низамеддина не смогли выковырять из кабины водителя, заблокировавшего дверцы и готового стойко ждать хозяина до новых веников. Он мог преспокойно смыться, однако трепет перед толстяком оказался сильнее страха смерти.

Впереди нас волновался собранный Хайруллах-беем сводный отряд проституток и пяти сластолюбцев, решивших развлечься по дешевке – до шести вечера цены в "гареме" были гораздо ниже, нежели после ужина.

Естественно, им не сообщили, что на улице они могут нарваться на пулю. Иногда лишние знания обременяют человека…

– Открывай! – рявкнул толстяк на старую каргу.

Похоже, только она одна догадывалась, зачем собрали ее "девочек", и горестные слезы старушенции кропили морщинистые щеки уже добрых полчаса.

Не думаю, что она жалела их. Просто старая ведьма быстренько подсчитала возможные убытки и от этого впала в состояние прострации, слабо реагируя на окружающих.

Но приказ толстяка она все-таки расслышала.

Звякнул кованый засов, затем брякнули крючки, распахнулись обе половинки парадных дверей, и толпа женщин, вопя на разные голоса, в мгновение ока смяла и разметала в стороны растерявшихся боевиков Низамеддина.

Пока они приходили в себя, мы подбежали к лимузину и, сняв яшмак, стали стучать в стекла кабины.

При виде переодетого женщиной Хайруллах-бея водитель едва не проглотил язык. Он только мычал чтото и растерянно тыкал пальцем в прилипшую к стеклу маску старой шалавы, которая была похожа на лицо его господина.

– Открывай, сын греха, а не то я тебе голову оторву! – наконец взревел тяжело дышавший толстяк.

Он заметил, что улица опустела, и боевики стали собираться в кучки, все еще не в состоянии осмыслить произошедшее.

Однако этот ступор не мог продолжаться чересчур долго, и нам нужно было быстрее укрыться за броней "кадиллака".

В конце концов водитель признал Хайруллах-бея, и заветные дверцы мягко щелкнули своими отменными замками. Он попытался оправдываться, но толстяк молча отвесил ему затрещину, и водитель погнал машину сломя голову.

За толстенным стеклом мелькнула физиономия недобитого итальянского мафиози, и я едва удержался от искушения опустить стекло и вогнать ему пулю прямо между глаз.

Уж очень удобной оказалась рукоять "беретты"…

Киллер

Мой новый шеф в этот прозрачный вечер был похож на индюка: то кичился, гордо выпячивая грудь, своими заслугами в деле ликвидации конкурента, то топорщил перья и облаивал меня за мое самоуправство. -…Порядок есть порядок! – закончил он длинную тираду.

И одним махом осушил вместительный бокал с какой-то южно-американской пакостью.

Мы сидели на открытой веранде загородного ресторана и наслаждались прекрасным видом на долину.

Закатное солнце, придавленное сверху оранжево-розовым облаком, спасалось бегством в скалистые каньоны дальних гор, остывающий воздух был наполнен негой и запахами экзотических цветов, гирляндами оплетающих резные деревянные столбы и решетчатые стены веранды.

Над цветами все еще роились похожие на больших шмелей колибри, перекликались бакурау,[78] но из щелей в крыше уже вырывались черные молнии ночных охотников – летучих мышей. – Виноват…

Мне не хотелось в этот прекрасный спокойный вечер затевать ссору.

– То-то… – остывая, сказал Тимофей Антонович.

Покопавшись в портмоне, он достал несколько разноцветных пластмассовых прямоугольничков и клочок бумаги.

– Держи, – протянул мне прямоугольники. – Это у них тут такие деньги. Кредитные карточки. Без кода, который известен только владельцу, не получишь по ним ни шиша. Короче говоря, не хрен здесь делать нашим щипачам и гоп-стопникам, климат не тот. Потому и "масть" начали менять в забугорье. – Он рассмеялся. – Бизнесом занялись: кто бензин водой разбавляет, кто гамбургеры с дохлятиной варганит, а пошустрее да с умишком – в компьютерные системы банков залазят и бабки качают на левые счета.

– Спасибо.

– А это, – Тимофей Антонович положил на стол передо мной бумажку, – запомни, как "Отче наш". Банк, номер счета и прочая. Запомни и сожги. Там пока немного, двадцать штук. "Зеленью". Тебе полагалось больше, но я удержал за пластическую операцию и обучение. Извини, Ерш, – деньги счет любят, хи-хи-хи… – гнусненько захихикал он. – На карточках – семь тысяч. На мелкие расходы. – Хватит.

Я небрежно рассовал кредитные карточки по карманам и допил апельсиновый сок.

– Когда домой? – спросил я с надеждой.