котором лежала стопка снежно-белых махровых полотенец и в аккуратный ряд стояли разноцветные флаконы без каких-либо меток производителей. Посредине уместилось блюдо с кусками мыла, сложенными горкой. Форма каждого напоминала голову зверя, а оттенки на поверхности менялись под стать радуге.
Испорченное платье обратилось бесформенной кучей на идеальном полу, а я тут же погрузилась под воду с головой. Шум в ушах вытеснил внешние звуки. Я словно оказалась в огромной ракушке, в полости которой разгуливал ветер.
Вчера или день назад, — понятия не имею, сколько времени на самом деле прошло, — я потеряла контроль. «Меня возьмут силой» — мысль, которая сгубила мое хладнокровие. Не думала, что страх перед изнасилованием все еще не был сражен моим самоконтролем.
— Зачем тебе это? — когда-то спросил у меня Джин, растерянно всматриваясь в мое лицо. Тогда, год назад, я прижала его к стене, практически загнав в угол.
— Мне уже есть восемнадцать. Тебя никто не осудит.
— Говоришь подобное с таким неэмоциональным лицом. — Джин невесело ухмыльнулся. — Не хочешь подождать, пока встретишь свою любовь?
— Мне это без надобности. Сколько нужно ждать? Любовь слишком расплывчатое явление. Да и явление ли вообще? А опыт мне нужен сейчас.
— Не говори так, как будто это то же самое, что научиться ездить верхом или лепить горшки!
— Лошади не переносят моего присутствия. Они раздавят мою голову, как только я упаду. А горшки лепить меня уже научила Руара. — Из моей груди вырвался досадливый вздох. — Для мужчины ты слишком большое значение придаешь подобному уровню близости.
— А что же ты ожидала, Эксель?! Все-таки мы не о горшках говорим!
— Просто насладись моментом, получи удовольствие. А я, в свою очередь, получу опыт. Польза обоюдная.
— Прагматизм, Эксель… Из-за него ты теряешь всякое очарование.
— Правда? — Я равнодушно пожала плечами.
— Нет, — Джин опустил голову, скрывая от меня свое лицо, — это ложь. Не теряешь… вовсе не теряешь…
— Нас все равно считают парой и верят, что мы станем мужем и женой.
— Эксель, это твой первый раз…
— Поэтому я и доверяю тебе.
Джин прижался затылком к стене и замотал головой.
— Все равно не понимаю.
— Я представитель слабой части общества. — Мои пальцы нашли руку Джина, и я соединила наши ладони. — Ты сильнее, крепче, сумеешь за себя постоять. Ты мужчина. Смотри, моя ладонь в два раза меньше твоей. Я ниже тебя. Моя слабость в эмоциональности. Это врожденный порок человечества. Если на меня нападут с намерениями, далекими от благородных, мое тело не должно быть храмом невинности.
— Да что ты такое гово…
— Жестокость повсюду. Не предугадать миг, когда я останусь совсем одна — без чьей-либо защиты. Останусь такой же невинной, и меня запачкают, то вряд ли смогу оправиться, потому что попросту не буду к этому готова. В ином случае будет шанс.
— Какой же бред! Что за ужасная причина просить меня о подобном!
— Прошу, потому что в тебе больше понимания, чем в ком-либо другом. Я никогда не буду сильной физически, но разум защитить вполне способна. Нужно всего лишь понять от чего. Если беда меня обойдет — прекрасно, воздам хвалу Первосоздателям, но коли погрязну в тлене мира — не прощу саму себя за то, что ничего не сделала. Ты сможешь понять, потому что не смотришь на меня через призму привязанности, как делают это мои близкие. Они жаждут оградить меня от грязи, они не объективны и подвластны патетичным суждениям.
— Поэтому ты не просишь Дакота сделать это для тебя? — Джин пристально посмотрел на меня.
— Дакота? — Мое хладнокровие вмиг улетучилось. — Он важен для меня. Он самый близкий друг. Я желаю, чтобы мы с ним были так же близки, как сейчас, долгое-долгое время. До скончания веков. Никогда не заставлю его переходить грань, которая заставит его возненавидеть меня.
— Дакот останется, а я исчезну из твоей жизни. — Джин отвернулся. — Ясно. Поэтому со мной можно делать все что угодно.
— Именно. Видишь, ты все понимаешь. Однако тебя заставлять я тоже не хочу. Ты идеален настолько, насколько вообще можно таким быть. Если откажешься, придется искать кого-то другого. Снова потеря времени.
— Прагматизм, Эксель. — Джин схватил меня за плечи. — Прошу, в будущем научись быть чувствительнее. Не становись льдом, а иначе никому не под силу будет отогреть тебя.
Я положила руки поверх его и сухо сказала:
— Это всего лишь подготовка к войне с жизнью. Не более и не менее.
— Да. Всего лишь… — Джин прикрыл глаза и пробормотал: — Согласен. Я сделаю то, что ты просишь.
Джин был нежен. Мои воспоминания не были омрачены болью или негодованием. Он просто позволял делать все, что мне заблагорассудится. И никогда не сопротивлялся…
Я вынырнула и ухватилась за края ванны, судорожно ловя ртом воздух.
Верно, меня не пугала перспектива стать жертвой. И грязи я тоже не боялась. Но в тот миг, когда Тэмьен Бланчефлеер приказал своим людям содрать с меня платье, в голове возник образ Эстера. На моем месте должен был быть брат. Его хотели смешать с грязью и осквернить. Эстера не готовили к войне с жизнью.
«Они сломают его», — подумала я, и зверь, дремавший глубоко внутри, пробудился. Если необходимо, буду бояться. Если нужно, принесу боль. Я неваляшка. Меня толкнут, а я восстановлю равновесие. Знание — это сила, полноценность сознания и вооруженность. А мое время всегда тратилось лишь на получение знаний. Я бесчувственна. Я Мертвец.
Самодельные шампуни и мыло пахли чудесно. Три тонны грязи утекли в никуда, и легкость вернулась. Завернувшись в полотенце, я подобрала остатки платья и вернулась в комнату.
— А я тебя заждался, прелесть. — Развалившийся на постели Джерар помахал мне. — Думал уже присоединиться.
Булавки в платье.
Я приподняла свои лохмотья и прижала к себе, медленно обшаривая свисающие края и не сводя взгляд с Джерара.
Юноша вскочил с кровати и приблизился.
— Очаровательное создание. Под дорожной пылью скрывалась настоящая прелесть. — Джерар протянул руку и погладил воздух около моей щеки. Похожий прием он использовал на милой Санни. — Влажные волосы облегают твою шею как узор,