вновь взмахнул косматой башкой и один глаз его стал обычным, птичьим, а голос старческий потускнел, скрежет и боль прорезались в нём более явственно и горько:
— Я… просил помощи у гильдии, Кадий. Но ведь у авантюристов оно как… люд лихой за злато работать изволит, это же мы с тобой придумали правила гильдии, мы вместе с другими обосновали первое отделение в столице… тринадцать золотых героев, гордость короля… я отдал все сбережения, всё до последней монетки отнёс мой шустрый внучок Сиамор и в гильдии приняли заказ. Забрали моё злато… но ни один авантюрист не пришёл, никто не откликнулся на заказ. Хотя Сиамор меня клятвенно заверял, что задание вывесили, и бойцы расспрашивали про него у гильдейских администраторов, но никто не пришёл. Ни один вшивый авантюрист даже низшего глиняного ранга не явился в мой квартал. П-помощи… больше ждать… не откккаав…ва… по-ма…ги, Кади…
Орёл зашевелил башкой. Второй глаз стал обычным и птица отбежав от Кобольда на пару быстрых скачков, взмахнула крыльями и тяжело взлетела, золотой массивный амулет болтался на шее орла неприкаянно побрякушкой, отражая от тусклого солнца едва видимый блеск.
Дед Клавдий молча провожал орла взглядом. Джорджи смотрел в лицо учителя, выискивая там тени эмоций, но видел лишь бушующее пламя в глазах, и не мог до конца осознать, что означает этот огонь. До тех пор, пока не началась их погоня. Погоня со временем. Шестнадцать дней пути прошли чудовищно быстро, и они достигли Гришара, огромного каменного града, в землях которых не лежит снег, здесь поля устремляются вдаль серыми не очень ровными рядами. Здесь крестьяне по щиколотку в грязи ухаживают за скотиной и готовят посевы к скорой весне. Здесь дети, не боясь хищного зверя шарахаются по неказистым улочкам визжащей толпой.
И среди этого, такого странного после мёрзлых земель, радушия и покоя, двое странников ощущались как две грубые обветренные тени, как чёрные мазки потусторонних хладнокровных существ.
И пусть старый кобольд казался со стороны мёрзлой глыбой, которой неведом страх, тревога, и прочие людские чувства. За шестнадцать дней пути он почти ничего не ел, спал мельком и урывками, и не слазил с седла, меняя одного тяглового коня на другого, а если его конь сдыхал по пути, то он добирался до следующего поселения в спешке и брал новое животное, не смотря на цену, которую требовали с него иной раз крестьяне. И Джорджи всерьёз беспокоился за учителя, но не мог ничем ему помешать или возразить, его просто не слушали… всё равно что говорить с булыжником: выговориться можешь, но никто тебя не услышит, никто тебе не ответ. И учитель стремился дальше, как можно скорее достичь Гришара, успеть…
Успеть! – это всё о чём он грезил. Это слово старый кобольд бормотал ночами, засыпая в седле, это же слово он шептал чуть слышно в непогоду, когда двоим путникам приходилось продираться сквозь бурю… и лошади дохли, ломали ноги, сдыхали в пене у дороги, не в силах ступить дальше и шагу.
А у Джорджи сойти с дистанции не имелось даже права. Он следовал за учителем. Всё больше ощущая себя хвостом обезумевшего от ярости зверя.
И они достигли Гришара. В середине ночи. В разгар весеннего дождя.
Глава 17 — Середина злости
Всё это было так странно. Люди и погода. Джорджи рассматривал стражников, а те в ответ глазели на него и на учителя. А вокруг с неба падало столько воды, что казалось, будто они стоят под водопадом. Вода была ледяной и не делала разговор учителя и стражников дружелюбным, напротив, дед Клавдий вытащил из-за ворота свой золотой амулет и обещал лично и прямо сейчас уменьшить численность городской стражи Гришара, умертвив глупцов, что не собирались впускать его в город.
Командир же стражи напротив, словно съел что-то кислое, и старался говорить как можно более медленно и не очень громко, растягивая слова и держа перед собой ладони, как бы говоря, что он не хочет никому зла и представляет здесь исключительно власть города, которая не любит впускать в Гришар… стражник с некоторым ужасом окинул взглядом деда Клавдия и всё то оружие, что торчало у него из-за спины, висело на поясе и проглядывалось в складках потрёпанного дорожного плаща, и вместо «вооружённых людей», командир городской стражи, уполномоченный охранять северные врата, употребил такое дипломатичное словосочетание как «вооружённых существ», имея ввиду что впускать таких в Гришар посреди ночи не удовлетворившись у гильдии авантюристов и у всех полномочных господ, что такой авантюрист действительно существует и действительно мог заявиться в Гришар посреди ночи.
В то же время с акведуков защитных стен десяток стрелков не спускали с подозрительных незнакомцев не только острых взглядов, но и не менее острых наконечников стрел и утяжелённых арбалетных болтов. В любой миг эти снаряды могли сорваться в полёт и жизнь Джорджи, что за зиму так здорово поменялась, могла бы оборваться раз, и на всегда.
Но он, сам Джорджи, что некогда был дозорным в полудиком поселении, ныне скорее всего уже не существующем… не испытывал по поводу стрелков и возможной скорой смерти никакого страха. Откровенно, ему было плевать. Спустя восемнадцать дней пути его разум принимал реальность весьма условно, напрочь игнорируя такие чувства как страх, панику, он напрочь пренебрегал осторожностью и целился в стрелков в ответ, при этом не переставая им зубасто улыбаться. Где-то у него в области живота, укутанная плащом, сидела Отрыжка, что в отличие от хозяина была спокойна, вела себя тихо, в последние дни она отлично питалась и большую часть времени отдыхала, и проблемы их малого отряда, так же, как и внезапна спешка, зверька ну никак не волновали.
И наступил момент, в общей напряжённой ситуации на северных воротах Гришара, когда возникла некая тихая замешка. Несколько стражей по поручению капитана отправились в гильдию авантюристов, с указаниями разузнать там всё про некого Золотого авантюриста Клавдия «бесовское проклятье». У самого же деда Клавдия в этот момент закончились относительно мирные слова, и глаза его в этой дождливой темноте, когда он был так близок к своему умирающему другу, горели не по доброму, намекая стрелкам и нервно-дрожащим вокруг стражникам, что это громадное существо очень близко подобралось к ярости берсеркера, и нужно лишь сказать одно неосторожное слово, или просто