Захария сказал Стелле, что не испытывает ненависти к французам, и не солгал. Во-первых, их кровь текла в его жилах, а во-вторых, он вообще не был способен на это чувство. Однако ярость, которая еще жила в нем, была теперь направлена против той армии точно так же, как вчера она была направлена против стихии шторма. Только на этот раз в опасности находилась отнюдь не команда неизвестного ему корабля, а Стелла…
«На защиту всего того, что дорого вам…»
Да, вот в чем источник его триумфа — в любви. Люди, которые вчера бегали по берегу вместе с ним, настолько любили род человеческий, что не побоялись рискнуть своими жизнями, чтобы спасти жизни нескольких его представителей. Совсем как Торрские монахи и Розалинда из рассказа доктора.
Захария понимал, что его любовь к Стелле настолько сильна, что он не побоится добровольно вернуться в тот ад, из которого уже выбрался один раз. Он вернется туда, чтобы попытаться защитить ее. Возможно, это выглядит смешно. Он не настолько глуп, чтобы всерьез предполагать, что возвращение к исполнению своего долга одного гардемарина испугает армию французов.
Темная сила вновь и вновь захлестывала маленькие лампочки любви. Но время от времени он все-таки видел их. Когда одна погружалась в пучину, ей на смену загоралась другая. И он знал, что пока будет гореть хотя бы одна такая лампочка, тьма не сможет восторжествовать.
«Мы приглашаем добровольцев…»
Теперь он знал, что ему делать. На борту того ужасного корабля его сломали. Спокойствие он обрел, работая на мельнице. Потом встретился с доктором. Как сказал Гамлет? «Готовность это все».
И Захария поднялся с соломенной, подушки, на которой было очень неудобно сидеть, опустился на пол, откинулся на угол скамьи и заснул.
3
Двое молодых офицеров, которых доктор привез к себе домой с терпящего бедствие корабля, спали до трех часов дня, пока ароматы воскресного обеда не стали закрадываться в их сны. Они проснулись и почувствовали дикий голод. Надев свою форму, которую Том Пирс высушил и выгладил, они торопливо спустились в столовую. Это были молодые люди, которые находились еще в том возрасте, когда неудачи только поднимают дух и укрепляют здоровье. Еще вчера они были на грани смерти, а сегодня уже так и светились жизнью. По их лицам разлился здоровый румянец, когда они увидели стол, на котором были выставлены такие разнообразные и такие аппетитные блюда. Да, такого обеда у них не было уже много недель.
После церкви доктор и Захария немного поспали и наконец скинули с себя остатки вчерашней усталости. Один Том Пирс бодрствовал, приводя в порядок одежду спасенных офицеров и готовя обед. Он не знал ни минуты покоя, но покой и отдых ему и не были нужны. Это был крепкий старик. Словом, к обеду все спустились посвежевшие, в хорошем расположении духа, и в столовой установилась истинно воскресная, праздничная атмосфера.
Том приготовил пирог с кроликом, жаркое из говядины. У эконома отца Эша он позаимствовал хороший кусок окорока, а холодец из свиных ножек он взял на постоялом дворе Молитвенного дома. Он, разумеется, знал, что в аристократических домах никто и не садится за стол, если на нем меньше четырнадцати мясных блюд. Такие уж были правила: к обеду подавалось не меньше четырнадцати мясных блюд, а к ужину не меньше семи. Том Пирс подал только четыре. Это все, что он успел сделать. Зато он подал великое множество овощных закусок, великолепный десерт, — сливки, взбитые с вином и сахаром, — а также вазу с сочными розовыми яблоками с хутора Викаборо. Еще он принес из погреба портвейн и красное вино, а также решился на рискованный поступок. Пока доктор отдыхал после церкви, Том Пирс похитил у него ключи от медицинского шкафчика и достал оттуда контрабандный французский коньяк. Он всегда подозревал, что это сокровище хранится среди лекарств. Бутылка стояла между настоем ромашки и касторовым маслом и была замаскирована под льняной чай.
Старик зажег все свечи, которые только нашел в доме, а затем сел за стол и стал ждать хозяина и гостей. Причем улыбка на его красноватом лице затмевала собой не только свечи, но и свет камина.
Поначалу разговор клеился плохо: гости отдавали должное угощению. Но потом, когда перешли к вину и яблокам, все разговорились. Том Пирс, которому по правилам этикета предписывалось уйти, остался на месте. Он стоял за спиной доктора, жадно слушал гостей и то и дело вставлял реплику-другую. Оба молодых человека оказались умелыми моряками. Один из них был сыном капитана корабля и внуком адмирала. Когда они узнали о том, что доктор и Том принадлежат к морскому братству, радости их не было предела. Разговор повелся на морскую тему и очень скоро оживился.
Только Захария молчал. Правда, доктор заметил, что в юноше нет никакого напряжения. Он прислушивался к разговору так, словно он ему был по душе. Юноша сидел в свободной позе и своими изящными длинными пальцами медленно снимал кожуру с яблока, которое было сорвано с любимой яблони Стеллы, — с «герцога Мальборо». Темные глаза Захарии посверкивали и отражали свет свечей. В одном месте разговора, когда темой разговора стал адмирал Нельсон, он неожиданно весело улыбнулся. Один из молодых офицеров рассказал о том, что адмирал верит в какую-то свою звезду. Никто точно не знал, что адмирал понимает под этим. Казалось, что в минуту отчаяния и одиночества какое-то светило рассеяло перед Нельсоном мрак и позвало его на подвиги во славу себя и Отечества.
Это понравилось Захарии. Он мягко смотрел на гостей дома и часто дружески улыбался им. Это было приятно доктору. Его уже начинало беспокоить, что в последние недели его сын чурается людей своего круга, словно клейменый преступник. Теперь это, слава Богу, исчезло. Вообще, сегодня в Захарии было что-то особенное. Его молчание казалось таинственным и привлекало к себе внимание. Один из молодых офицеров, тот, который был сыном и внуком прославленных моряков и которого звали Руперт Хунслоу, проникся к Захарии особенным интересом. На протяжении обеда он часто поворачивался к нему, словно притягиваемый мягкой улыбкой юноши. Он явно желал разговорить молчавшего Захарию. Под конец Руперт, который казался всего лет на пять постарше Захарии, обратился к нему напрямую:
— Вы здорово помогли нам вчера ночью. Я видел вас, когда помогал одному из наших матросов забраться к вам в лодку. Вы управлялись со своим веслом так, как будто служили во флоте.
— Верно, сэр, — спокойно проговорил Захария.
— Значит, служили?
Доктор непроизвольно напрягся всем телом, и пальцы его так сдавили стенки бокала, что тот лопнул. Слава Богу, что в ту минуту он был пуст. Том моментально заменил бокал новым и наполнил его до краев. Неловкую паузу прервал Захария все тем же спокойным голосом: