Читать интересную книгу Гентианский холм - Элизабет Гоудж

Служба казалась Захарии частичкой всей этой деревенской жизни, которую он уже успел так хорошо узнать. Это была полнокровная, приносящая удовлетворение трудолюбивая жизнь независимого и веселого народа. Эта служба на его взгляд не имела почти никакого отношения к религии. Гораздо больше истинного поклонения, как ему казалось, было в труде этих людей, в обработке их полей, в выпасе скота. Посещение же церкви по воскресеньям было одним из немногих доступных местным жителям светских событий. Воскресную церковь ждали, как святочные гуляния, как языческие праздники урожая, о которых рассказывал ему доктор.

Гентианский приходской священник всем своим видом плохо гармонировал с той службой, которую вел. Но ни у кого не хватило бы смелости назвать священника Эша духовным лицом. Он был невысокого роста, толстенький, с круглым, румяным и очень умным лицом, на котором светились черные глазки-пуговицы и добродушная улыбка. Особенно трудно было принять его за святого отца, когда он начинал смеяться. Мощные раскаты его смеха стирали с его облика всю чинность. К тому же, отец Эш частенько выезжал на охоту с собаками, что казалось странным для человека его возраста, — священнику было под семьдесят, — и считался отличным стрелком.

Он был холостяком, и происходил из аристократической семьи, но ему не повезло: он родился младшим сыном. Родители не знали, что с ним делать, и, в конце концов, отдали в церковь. Благодаря своему происхождению, отец Эш был состоятельным человеком и очень славился своим гостеприимством. У него в доме гостей всегда ждал отменный стол и большой выбор вин из личного погреба. Он любил посидеть с людьми за бутылочкой и был хорошим рассказчиком. Свой профессиональный долг отец Эш выполнял, как ему казалось, превосходно — исправно крестил, женил, хоронил. Службы отправлял в рекордно короткие сроки, но ревниво поддерживал чистоту в церкви, опрятность церковного двора и не позволял опаздывать своему писарю и музыкантам.

Одет отец Эш всегда был безупречно: черное, хорошо вычищенное платье священника англиканской церкви с двумя белыми полосками, а также старомодный белый парик «цветная капуста» и изящная черная шляпа, которые носят все священники. Он никогда не наносил визиты больным, так как боялся заразиться, никогда лично не утешал людей, потерявших своих близких, так как их скорбь угнетала его, зато в такие дома он всегда присылал через своего эконома хорошую еду и портвейн. Поймав мальчишек на воровстве, он строго и примерно наказывал их, и деревня гордилась своим священником и любила его. Он ценил свое время и ценил время своих прихожан, поэтому службы отца Эша никогда не затягивались надолго.

Сам он проповедей никогда не сочинял. При нем всегда была одна очень полезная книжечка, в которой содержалось по нескольку поучений на каждое воскресенье в году, включая особый рождественский раздел. Читал отец Эш проповеди из этой книги так быстро, что никому не удавалось разобрать ни слова. Впрочем, никто и не старался понять услышанное. После песнопений под жуткую музыку оркестра люди так сильно уставали, что во время проповеди предавались сладкой дремоте. Священник Эш не возражал против этого. Он и сам с удовольствием задремал бы, но кто бы тогда читал поучение?

Время от времени священнику приходилось будить своего писаря Джоба Стенберри. Делал он это так. Перегибался через край кафедры и с силой опускал на лысую голову писаря свою книгу с поучениями. Звук при этом был такой, что будил всех. И удар книги по голове писаря уже давно стал сигналом к тому, чтобы все очнулись от забытья и пропели последний гимн.

Иногда Захарии хотелось узнать, что думают об этой, на его взгляд, весьма странной церковной службе доктор и Стелла… Впрочем, Стелла была воспитана на этой службе и вообще ничего не думала о ней в религиозном смысле. Воскресная церковь ассоциировалась для нее только с шумным и веселым собранием, на котором нужно появиться в лучшем платье, и с воскресным жареным мясом. Она совсем не думала о том, что во время службы в церкви на Гентианском холме человек должен стремиться к общению с Богом. Ей казалось, что Бога нечего искать, он и так везде, а больше всего Бога не где-нибудь, а в Беверли Хилл. Когда свет падает с неба, это означает, что к людям спускается Господь. Все просто, как орех.

У доктора на этот счет были несколько иные — более взрослые мысли. Ему казалось, что глядя на изящные колонны, уходящие ввысь от скамей, и произнося слова псалмов и коротких молитв, — такие древние и милые слова, — можно ухватиться за конец вечной нити поклонения, протянувшейся через бусы множества лет. Эта нить может быть затеряна во временах язычества или равнодушия, но она не порвется до тех пор, пока на земле живет хоть один человек, который помнит о Боге.

Последний гимн перед поучением закончился мощной и резкой концовкой. Музыканты набрали в рот побольше воздуха и в условленный момент выдали оглушительный последний аккорд на своих горнах, тромбонах, кларнетах, трубах, флейтах, скрипках и виолончелях, что Захария даже зажмурился.

Все присутствующие утомленно откинулись на спинки своих скамей, но улыбались с чувством исполненного долга. Затем Джоб Стенберри подал всем сигнал. Он сложил руки на груди и закрыл глаза.

Священник Эш, стоя на своей кафедре, прокашлялся, поправил на носу очки, придвинул к самым глазам книгу поучений и начал читать в своем обычном нечленораздельно бешеном темпе. Доктор Крэйн, не долго думая, сомкнул глаза и вздремнул. Но Захария, несмотря на бессонную и тяжелую ночь, спать не хотел. Наоборот, сознание, которое до этой минуты было смутным, неожиданно прояснилось. Он поднял свою соломенную подушечку с пола на скамью и сел. В таком возвышенном положении он мог увидеть семью из Викаборо на противоположной от прохода стороне.

Вернее, ему удалось различить только лысую макушку отца Спригга, серую шляпку матушки Спригг и пустое пространство между ними. Со своего места Захария не мог видеть Стеллу, но зато он хорошо представил себе ее… Вот она сидит на своей соломенной подушечке, сложив руки в белых перчатках, и на ее вытянутом личике, похожем на лицо очаровательного эльфа, застыло самое серьезное выражение. О чем она думает? Наверно, о тисе, который растет на Беверли Хилл. Его ягоды в полумраке светятся, как лампочки… Совсем так же, как во мраке его вчерашней ярости светились огоньки триумфа.

Эта ярость была, в сущности, первой настоящей яростью в его крайне мягкой и чувствительной жизни. Захария осознавал, что ярость его была направлена на силы зла. На те темные силы, которые нещадно преследуют людей в течение всей их жизни и многих настигают тем оружием, которое в данный момент подвернется под руку: мором, голодом или штормом, не оставляя жизнь ни «богатым, ни бедным, ни молодым, ни старым». Прошлой ночью он дал бой этой злой силе, проявившейся в обличье шторма. Он выступил на защиту людей, которых швырнуло на скалы, которым грозила неминуемая смерть в разбушевавшемся море. Это было вчера. А сегодня злая сила поменяла облик и превратилась в огромную армию, боевые подразделения которой сейчас выстраиваются по ту сторону Ла-Манша.