выполняла эту программу. Уже шатко держась
на ногах, она чувствовала себя горько несчастной, но хотела веселиться, и то, что гости
запели, сильно ее развеселило. Хозяйка притопнула, начала криво приплясывать какому-то
своему ритму и вдруг визгливо выкрикнула:
Эх, юбка моя,
Юбка тесная,
Сорок раз дала -
И не треснула!
Кажется, она не понимала того, что вылепила. Песня была широкая и сильная, но эта
частушка словно удавкой перехватила ее.
Мария растерянно замолчала. Тамара Петровна прикрыла рукой глаза от гостей и
убежала в комнату матери. Никита Артемьевич, ядовито усмехаясь, посматривал на
племянника. После частушки замолчали даже те, кто песню не слушал. Пауза продолжалась
уже с полминуты, и тут, услышав звуки, казалось бы, совершенно неуместные в этой
ситуации, все с удивлением пооборачивались к Степаниде. Степанида сидела вроде бы
спокойно, прищуренными глазами наблюдая за всеобщей заминкой, но где-то в глубине ее
зарождался тихий, неудержимый смех, который все больше и больше сотрясал все ее тело.
Степанида, вспомнив свои утренние сборы, подумала теперь: "Вот и поглядели сватью", – и
уже не могла удержаться. Она увидела свадьбу как бы со стороны, так, словно о свадьбе, на
которой сватья набралась до того, что запела матерные частушки, ей рассказали дома.
– Ой, девки, что творится-то, что творится-то! – еле выговаривала она, опрокидывая
голову назад, уронив от бессилья руки, и сотрясаясь от хохота, – ой, что творится, деется-то!
Хохотала она долго, никого не стесняясь, не стесняясь и того, что остальные молчали.
Мария и Никита, понимая, что смеется она не столько над свадьбой, сколько над собой и над
ними, опустили головы. Наконец, Степанида стала затихать, охая в полном изнеможении,
вынула из рукава кофты маленький платочек и вытерла глаза. Но и после смеха, не обращая
внимания на то, что все молчали и с недоумением пялились на нее, Степанида не чувствовала
неловкости. Спрятав платочек и все еще улыбаясь, она посмотрела по сторонам, отчего все
направленные на нее взгляды разом упали. Постепенно гости разговорились, но Степанида
на всю свадьбу посматривала уже с усмешкой, которой приобрела над застольем какую-то
невидимую власть, так что многие гости посматривали на нее с робостью.
Минут через десять, когда о неприятности забыли, с Николая вновь потребовали
выкуп. Кто-то из сыновей Тамары Петровны пролез под столом, стащил с ноги невесты
туфлю и доставил ее Раисе Петровне.
– Выкупай, выкупай, – требовала Раиса Петровна.
Бояркин с раздражением начал шарить по карманам.
– Поторопись, поторопись, – деловито кричала Раиска, приплясывая. – Сейчас невеста
плясать пойдет. Надо посмотреть, не хромая ли она. Выкупай, выкупай, выкупай…
– Не буду. Отказываюсь, – вдруг вполне спокойно сказал Бояркин.
– Почему? – спросила Раиса Петровна, переставая прыгать.
– Не желаю…
– Да ты что! Как же она будет танцевать-то? Как хромая? На одном каблуке? Выкупай,
говорят!
Бояркин достал из-под стола и поставил между тарелок вторую Наденькину туфлю.
– Можете взять и эту, – предложил он. – Теперь ноги равные. Наденька, станцуй
тетенькам… Давай, давай, выходи.
Невеста, ничего не понимая, вышла из-за стола.
– Ну, нельзя же так, – удивленно прошептала Валентина Петровна, глядя на короткие
пальцы дочери, выглядывающие из-под длинного белого подола. – Ты чего это издеваешься?!
– закричала она на жениха.
– Ну, вот что! – поднимаясь, твердо проговорил Бояркин. – Да выключите вы эту
музыку! Я вынужден сделать заявление. – Он постоял еще, дожидаясь тишины. – Делаю
заявление. Прошу прекратить этот балаган. Мы с Наденькой устали от ваших дурацких
шуток. Выкупать мне больше нечем, вот (Николай попытался вывернуть карманы брюк, но
они оказались пришитыми). Если надо пить, пейте на здоровье, но оставьте нас в покое.
Раиса Петровна захватала воздух ртом. Потом забегала около стола, даже не замечая,
что по пути расталкивает стулья с пьяными гостями, и разразилась причитаниями, в которых
пространно излагалось то, как сильно она любила племянницу и какого большого счастья ей
желала, но теперь уже не любит и не желает, и терпеть не может и ее, и жениха, и одну
сестру, и вторую, и соседку Клаву с ее лысым козлом, и пятиэтажный дом, где ни в одной
квартире не будет теперь ни одной ее ноги… Свое длинное предложение Раиса закончила уже
в коридоре, натягивая пальто. Валентина Петровна попыталась ее удержать, и схлопотала по-
мужски основательную пощечину. Она вознамерилась дать сдачи, но растрепанная сестра
уже выскочила на лестничную площадку и завыла там на все пять этажей; все должны были
знать, что у Парфутиных свадьба!
Валентина Петровна ринулась в комнату и увидела, что жених с невестой плачут, упав
головами на стол. Тогда отчего-то завыла и она.
Никита Артемьевич поспешил увезти мать и сестру.
Новобрачные ночевали на полу в комнате Нины Афанасьевны. Старуху опоили
лимонадом, и Бояркин слышал, как Наденька несколько раз вставала подать ей "утку".
* * *
С утра свадьба должна была продолжаться, но, пока все спали, молодые уехали к себе
на квартиру. Николаю из-за вчерашних событий и своих слез было стыдно видеть родных.
Один день он решил отсидеться и успокоиться. До самого вечера они с Наденькой смотрели
телевизор, перебирали фотографии. Николай рассказывал о службе, о прочитанных книгах,
об институте, но больше всего о самообразовании, которое теперь должно было стать еще
интенсивней и, может быть, как-то повлиять и на Наденьку. Какой бы ни была эта свадьбы,
но все-таки она показалась им переломным моментом – теперь они должны были крепче
держаться друг за друга; им даже казалось, что вчерашний позор отколол их в какой-то
степени и от того и от другого берега. Пожалуй, это был самый доверительный день их
жизни. С разговорами они до полпервого не легли спать, а в полвторого были разбужены
резким стуком по стеклу. Надернув трико, не проснувшийся толком, Николай хотел выйти в
сенцы и спросить, кто стучит, но только откинул он крючок, как ручку тут же выдернуло из
руки, и в комнату влетела Валентина Петровна. Бояркин отшатнулся, не узнавая ее.
Вытаращив глаза, он так и остался у колоды. Теща в длинном халате, к которому пучками
были нашиты пивные продырявленные пробки, пробежала к дивану, где лежала Наденька и
сдернула одеяло.
– Ты… – заорала она, щедро сыпя матами. – Ты, почему убежала со свадьбы? …ты,
такая! Для кого я старалась?
Наденька в одной рубашке села на диване, прикрывшись подушкой. Она как будто
ничему не удивилась и продолжала спать сидя. Николай подошел и встал рядом, ничего еще
не понимая. Валентина Петровна все распалялась. Их квартирку она назвала "домом
терпимости", а Наденьку "проституткой",