почтением склонил голову, отсалютовал знак верности ало-класси и принялся докладывать. Это была душещипательная история о том, как многострадальный алорский народ чтит законы и традиции. Потом речь зашла о предательстве, дезертирстве и беспринципном отродье-Роваджи, по воле судьбы оказавшемся в стенах Эрхолла.
— Ну и повесьте его, — закатил глаза какой-то тощий и злющий сид — точно богомол, обтянутый человеческой кожей и парчой. Вряд ли он желал ещё хоть минуту участвовать в этом разбирательстве.
— Разрешите продолжить, — не унимался капитан. — Сегодня по его вине погиб капрал Нилирис — верный подданный Алуара, третий год облаченный в синие. Безупречный боец, дуэлянт и янтарный. Стычка на задании.
— А что у нас за это полагается? — спросил халасатец в чалме. — Разве что-то хуже повешенья?
— Вот и я о том. Повесьте его, — повторил тощий злыдень.
— Кто зачинщик? — спросил Дексирид.
— Свидетелей начала стычки не было, — ответил Хаспин. — Нилирис уже не расскажет, а слову обвиняемого верить нельзя. Прошу не упускать из внимания его прошлые преступления, среди которых нарушение клятвы, предательство, воровство…
— Действительно, давайте не обсуждать конкретное нарушение устава, а копаться в ваших личных порядках и законах, — взметнул брови чужестранец в строгом кафтане и воздух словно наэлектризовался от напряжения. — Развели произвол, вот и теряете лезвий.
— Истину глаголешь! — зашёлся одобрением Рамиф.
Но Дексирид оказался не падким на похвалу и посмотрел на рыжего грозно и требовательно:
— И этот ваш дезертир вон тот мальчишка?
— Тот, что грязный и еле дышит? Он самый.
— Я его раньше не видел. Как давно он облачён в синее?
— С сегодняшнего дня, — вперёд прочих отрапортовал капитан. — Достопочтенный хранитель Юго-Востока завербовал его два дня назад, и уже сегодня послал на зачистку.
— Хочу тебя расстроить, Мизартис, но у твоего помощника неверные сведения. Этого оболтуса я подобрал только вчера, — усмехнулся Рамиф, наслаждаясь происходящим, точно балаганным представлением.
— Он хотя бы устав знает? — Дексирид заглянул в глаза рыжему и сразу понял ответ. — Ты отправил его без подготовки? О чём ты вообще думал?
— Он повёл себя неподобающим образом, и я решил его наказать, — буднично и беспечно пояснил Рамиф.
— И какие же проступки так оригинально караются?
Взгляд непременно влиятельного и очевидно опасного мужчины вонзился в обвиняемого. Ро почувствовал себя невероятно глупо. Одно дело показать оскорбительный жест заносчивому сородичу, а другое — рассказать об этом высокочтимому собранию. Наверняка на лице проступило идиотское выражение.
— Прошу меня простить, — резко обратился Хаспин, словно опасался, что хам и наглец всё же расскажет. — Но мы рассматриваем вопрос гибели верного подданного и правосудия.
— Незнание не освобождает от ответственности, — заговорил халасатец с сединами и взыскательно посмотрел на провинившегося: — Лезвиям запрещено убивать друг друга.
— Его убил еши, — не стерпел Роваджи. — Да, мы дрались, но он первый напал. Я защищался.
— Хорошенькое оправдание! — всплеснула руками Левана. — Особенно когда некому подтвердить.
— Вам есть что добавить? — обратился Хаспин к помалкивающим лезвиям. — И давайте без домыслов, чтобы не тратить сапфир.
Все промолчали. Никто не рассказал, как Ро хотел ударить Нила, но и оправдать не пытались. Наёмники следовали негласному кодексу дуэли: ничего не видели, не слышали и не знали.
— Так я и думал, — кивнул капитан и поднял на уровень плеч рапиру убитого. — Слово предателя против мёртвого тела капрала, чья верность не вызывала сомнений.
— А где твоё оружие, оболтус? — обратился Рамиф к подопечному.
Вперёд нехотя шагнул Кагмар и протянул саблю, хотя стоял от сида слишком далеко.
— Ты же сам просил без домыслов, Дихаспиан, — рыжий сложил пальцы в замок и водрузил на них подбородок. — Лучше расскажи мне, почему меч Нилириса в крови Роваджи, а меч Роваджи в останках еши? Мне одному кажется, что это многое объясняет?
На мгновение показалось, что капитан вот-вот согнёт рапиру в бараний рог. Вообще кровь на оружии ничего не доказывала, но кое-кто играл на эмоциях и стремился к пошлой театральности.
— И я же не предлагаю вам его помиловать, — продолжил Рамиф, смакуя каждую фразу. — Пускай умрёт, принося пользу нашему общему миру. А так скорее всего и случится, но, кто знает, быть может, однажды он заслужит ваше прощение. Это гораздо разумнее, чем вешать всех без разбора.
— Мы теперь будем устраивать собрания из-за каждого столкновения в коридоре? — возмутился сид в чалме.
— Ну, хорошо. Предположим, мальчишка попал под раздачу. Но это ведь не оправдывает дезертирство? Струсил однажды — сбежит и завтра, — лоснящимся голосом спросила Левана. — Так пускай алорцы со своими разбираются сами. Разве это не священное правило?
— Какая удача, что он халасатец! — просиял рыжий. — Ты не поверишь, дорогая! Мало того, что он родился на вверенной мне территории, а папашу его никто знать не знает, так они его сами так у себя величали! Почитай — обхохочешься. Ну и не стоит забывать, где я его подобрал. Кто-то теряет, а кто-то находит. На Мириане не так много янтарных, чтобы ими разбрасываться.
— Начните уже договариваться, — недовольно произнёс Дексирид. — Ваши дрязги нас не касаются и тем более не интересуют. Зато устав нарушают все, кому не лень. Где это видано, Рамиф, устраивать резню новичкам? А ты, Мизартис, не хочешь напомнить своему капитану, что важнее сейчас закрывать брешь, а не дешёвые драмы устраивать? И пусть побеседует со своими подчинёнными. Это где видано, чтобы «верный подданный и безупречный боец» нарушал приказы и поднимал шпагу на неоперившихся юнцов?
— Я этого тоже понять не могу, — согласился с ним колон, оставаясь ледяным, как айсберг. — Никто не волен вершить самосуд. И даже слепому ясно, что этот сбежавший со службы мальчишка не осмелился бы напасть на опытного военного. Пусть ему даже и повезло.
—