Читать интересную книгу Великая Китайская стена - Джулия Ловелл

От западной оконечности стены посреди пустынного оазиса Цзяюйгуаня до конечного пункта на востоке, где она подходит к береговой линии в Шаньхайгуане, каждый бастион, форт, амбразура, каждая доска с иероглифами на минской стене, похоже, рассчитаны стать материализованным заявлением страны, чей покой она охраняет, и минского правительства, задумавшего ее строительство: разграничить, включить и исключить.

Эти две крепости на оконечностях стены с самого начала несли на себе практически идентичные именные доски, надписи на которых отражали бескомпромиссное культурное самомнение, царившее на тысячах километров разделявшей их рубежной линии. На дальнем западе, на воротах Цзяюйгуаня, доска (уничтоженная в XX веке) некогда извещала всех: «Первый укрепленный проход в Поднебесной»; в Шаньхайгуане, на востоке, обращенном к морю, сохранившаяся надпись все еще объявляет волнам и скалам, что это «Первый проход в Поднебесной». Архитекторы стены посвятили свою работу очевидной цели: установить пределы (цивилизованного, китайского) мира. Своими загнутыми крышами и опрятными ровными стенами и Цзяюйгуань, и Шаньхайгуань с чисто китайской напыщенностью извещают — стена подходит к своей официальной конечной точке. Даже несмотря на то что укрепления в действительности уходят дальше, исчезая в западной пустыни и поворачивая в сторону Маньчжурии на северо-восток, эти два прохода оказались эффектными, запоминающимися ограничителями стены. Оба являются сложными укрепленными комплексами — западный занимает два с половиной квадратных километра, восточный — почти полтора квадратных километра, — каждый представляет собой комбинацию ворот, башен, служебных построек и даже, как в случае Шаньхайгуаня, храмов. Цзяюйгуань, изогнутые скаты трехъярусных башен которого размещены в идеально правильном квадрате украшенных амбразурами стен, выглядит несколько чужеродным, вырастая из западной пустыни, словно построенный из песка знаменитый китайский замок, перенесенный из тесноты лоскутного, земледельческого Китая. На востоке серо-коричневые кирпичи — характерный цвет, получаемый при китайской технике обжига — главного форта Шаньхайгуаня стояли щитом от побережья и гор к северу. Его довольно мрачные, слепые, похожие на тюремные стены завершались — опять немного неуместно — изящно изогнутыми скатами крыш, характерными для китайской архитектуры. В Цзяюйгуане, на воротах, обращенных на восток, видна надпись: «Ворота в Блистательную Цивилизацию»; другая надпись над воротами, смотрящими на запад, в духе патерналистского империализма возвещает: «Доброжелательно относиться к далеким странам». Все шесть тысяч километров законченной минской стены своей архитектурой и архитектурой стоявших при ней фортов являются памятником самосознанию страны, которая ее возвела: единой культуре и психологии, по крайней мере теоретически, объединявших территорию радикальных естественных контрастов, состоявшую из пустынных оазисов на западе и поросших лесами гор на востоке.

Однако не следует воображать, будто стена, ныне заросшая и местами разрушенная до основания — в наши дни суровые слепые ярусы громадной Башни Для Подавления Севера лихо щеголяют густой травой и даже странным образом храбро проросшим сквозь них деревом, — когда-либо проходила по данной территории в качестве унифицированного или даже просто непрерывного сооружения. Термин «Великая стена» — если вообще и употреблявшийся минскими строителями, то крайне редко — вызывает в воображении некую монолитную преграду с бойницами, протянувшуюся с запада на восток в стиле наиболее известных северо-восточных участков стены. Однако, как указывает одно из названий минской стены того времени, Девять Пограничных Гарнизонов, оборона по главной линии прохождения стен организовывалась вокруг ключевых пунктов. В некоторых местах линия обороны существовала в виде одиночной, двойной или даже тройной стены, на отдельных участках петлявшей совершенно непонятным образом, с разрывами и брешами, которые были прикрыты башнями, фортами и укрепленными пунктами, частью отстоявшими к северу или югу от главной линии.

Идя на восток, от песков Цзяюйгуаня, стена охраняет тысячи километров границы, зоны, где соседствуют китайцы и некитайцы. В Шэньси и Шанси, провинциях, на которые приходилась львиная доля как торговли с кочевниками, так и их набегов, вокруг стены поднимаются башни, сторожевые пункты, с чьих стен контролировались обмены с варварами — на них официальные власти в лучшем случае нехотя закрывали глаза. Красноречивым памятником чиновной подозрительности к такой торговле являются гнетуще высокие, напрочь лишенные украшений стены Башни Для Подавления Варваров, построенной для надзора за обменами между монголами и китайцами на ярмарках лошадей. Этот западно-центральный отрезок стены частенько навевает ассоциацию с классической территорией дикой границы: голая ровная местность, пересекаемая неожиданными крутыми оврагами, помеченная руинами давно заброшенной стены — забытыми символами старой внешнеполитической линии.

Если в западном направлении стена порой появляется в виде сооружения из утрамбованной земли, проходя по равнинам и плато, из которых для нее и был взят материал, то к северу и востоку от Пекина она поддается нарочитому эксгибиционизму, словно не в силах устоять перед тем, чтобы не продемонстрировать мастерство китайских архитекторов и строителей. Здесь возведенные из кирпича и камня зубчатые коридоры порой доходят в верхней части до четырнадцати метров в высоту и шести — в ширину. Простроченные скошенными бойницами для лучников и смотровыми щелями и перемежающиеся фортами и башнями, подъемами и спусками, они, как-то зацепившись на разрезающих местность хребтах гор, вьются в восточном направлении к морю. На всем протяжении они венчают высоты, порой уходя в сторону от основного направления к побережью извилистыми ответвлениями вспомогательных укреплений, подпирающих главную линию. Это те виды Великой стены, которые вызывают всеобщее восхищение и которыми заполнены страницы путеводителей. Их образчиком являются Бадалинь или Мутяньюй, подретушированные, наиболее посещаемые туристами участки стены в нескольких десятках километров к северу от Пекина.

Крюк к соседним, более разрушенным участкам — в Цзиньшаньлине или Сыматае, например, — дает лучшее, неприкрашенное ощущение виртуозности строителей стен. Здесь, где проход по стене не вымощен аккуратными ступенями, рабочими, нанятыми государственным бюро по туризму, где зубцы не везде заляпаны свежим коммунистическим цементом, где растут естественные, а не заботливо высаженные деревья и кусты, которые местами пробиваются наружу сквозь каменную кладку, где проход, по которому вы идете, не везде успокаивающе прикрыт стеной по обеим сторонам, а порой осыпается по крутым склонам, вы получаете более отчетливое представление о труднодоступности местности, о цепкости клочковатой растительности, пронзающей кладку, об узости и крутизне хребтов, по которым вьется стена. Здесь, где нет канатных дорог, вам приходится подниматься в гору так, как это делали прежние строители — солдаты или крестьяне, выполнявшие свою трудовую повинность, или заключенные. Чтобы хоть отдаленно прочувствовать их усталость, поднимите двадцатикилограммовую каменную плиту и получите близкое ощущение. Когда вы остановитесь перевести дух на одной из башен, вырастающих через каждые шестьдесят — двести метров, и посмотрите в иззубренные осколками кирпича полукруглые окна, вам будет легче ощутить обособленность строительных работ, одиночество охраны стены, тишину, которая, возможно, предшествует схватке, если представить готовых к набегу захватчиков, затаившихся в густой растительности ниже по склону.

Как они это делали?

Стеностроительство всегда выдвигало перед китайскими правительствами логистические проблемы — прежде всего, как найти и прокормить необходимую рабочую силу. Однако новая минская стена породила трудности совершенно иного уровня. В прошлом, даже при Юй Цзыцзюне в XV веке, китайские стены возводились из материала, который можно было взять на месте: утрамбованную землю или тростник, облицованные местным камнем или деревом. Но минские стены конца XVI века, построенные из кирпича и каменных плит и снабженные дополнительными башнями, отстоящими друг от друга на двести пятьдесят — пятьсот метров, сигнальными платформами и массивными кирпичными фортами, были совсем другим делом. Для их строительства требовались большая по количеству и более квалифицированная рабочая сила, а также ресурсы — обширная сеть мастерских по обжигу кирпича, каменоломни и транспортные пути неизбежно вздували количество потребного правительству серебра.

С тех пор как на севере китайской империи были построены стены, процесс строительства оброс толстым слоем фантастических легенд — вспомним старинные рассказы о волшебном коне и кнуте Ши-хаунди, или о создании им девяти солнц, чтобы заставить рабочих трудиться непрерывно, или о том, как Великая стена возникла из уставшего дракона, упавшего на землю, — как будто подвиг такого монументального строительства, как возведение длинных рубежных стен, не под силу простым смертным. Ни одна стена других династий не окутана таким количеством мифов, как минская, и особенно ее кирпичная версия XVI века.