своей «Историей государства Российского» Карамзин, бывал поэт Жуковский, сделавший поэтический перевод повести о князе Игоре, собирались издатели «Слова» Малиновский и Бантыш-Каменский. Вспомнились их портреты в ризнице Спасо-Преображенского собора. Утомленный многотрудной работой Карамзин смотрел пристально и подозрительно. Сын русского помещика и пленной турчанки Жуковский был на портрете мудр и доброжелателен. Малиновский походил на важного, неприступного сановника, взгляд острый и пронизывающий. Бантыш-Каменский рядом с ним выглядел кротким, углубленным в себя ученым. Кто из них знал подлинную историю «Слова о полку Игореве»? Или Мусин-Пушкин рассказал Калайдовичу всю правду и ничего, кроме правды?
В этом доме хранился практически весь тираж первого издания «Слова». И опять возникал вопрос: почему такой небольшой тираж в 1200 экземпляров не разошелся? Сразу после издания книги в «Московских ведомостях» трижды печаталось объявление о ее продаже в лавках купца Кольчугина на Никольской улице. Почему граф оставил книги у себя? Что сдерживало его?
Есть ли хоть какие-то основания предполагать, что единственный список «Слова о полку Игореве» не сгорел, а ему выпала другая, более сложная судьба, один из вариантов которой представился мне здесь, возле этого старинного дома?
Я пересказал Марку разговор в автобусе и предложил попытаться встретиться с женщиной, которую упоминал мой попутчик.
На вахте нам сообщили, что Вера Лукьяновна Акимушкина уже давно на пенсии, но продолжает работать в архиве, и объяснили, как найти комнату, где она сидит. После долгого блуждания по многочисленным коридорам мы вошли в узкое и тесное, как пенал, помещение с высоким потолком и без окон. У торцевой стены стоял заваленный папками стол, за которым сидела пожилая женщина с накинутой на плечи темной шалью.
Убедившись, что это та самая Вера Лукьяновна, я передал ей привет от Рыженкова, мало надеясь, что она вспомнит бывшего студента. Но у женщины оказалась хорошая память.
– Дима Рыженков? – переспросила она. – Как же, я его прекрасно помню. Он выгодно отличался от очень многих наших студентов.
– Чем же именно? – полюбопытствовал я.
– В то время в газетах, на радио и на телевидении развернулась острая дискуссия между физиками и лириками. Страсти кипели прямо-таки шекспировские, обе стороны рьяно и убедительно доказывали свое приоритетное положение в обществе. Так вот, Дима Рыженков прекрасно сочетал в себе качества и физика и лирика: он с отличием закончил наш инженерно-строительный институт, однако при этом всерьез интересовался литературой, историей, музыкой. Но я заболталась, – одернула себя женщина и, пригласив нас сесть, спросила: – Наверное, вы пришли ко мне по какому-нибудь делу, а не только привет передать? Я вас внимательно слушаю, молодые люди.
– Дмитрий Павлович рассказал мне, что в те годы, когда он учился в вашем институте, здесь произошла какая-то история с потайной комнатой. Но он слышал о ней краем уха, потому и направил к вам, – объяснил я.
Женщина посмотрела на меня удивленно, потом чуть ли не торжественно произнесла:
– Вы находитесь в той самой комнате, о которой говорил Дима! Бывают же такие совпадения!
Невольно мы с Марком еще раз огляделись по сторонам. На стенах висели массивные деревянные полки, на них рядами стояли разбухшие от бумаг папки, многие из которых уже пожелтели от времени. Освещалась комната настольной лампой на столе, люстры не было вовсе.
Только сейчас я понял, почему Вера Лукьяновна, несмотря на летний день, кутается в теплую, зимнюю шаль, – в комнате было холодно как в склепе. Ощущение, что находишься в склепе, усиливалось и царящей здесь тишиной – прислушавшись, я не уловил ни единого звука, который проник бы сюда из здания, битком набитого шумными студентами.
Я попросил Веру Лукьяновну рассказать, что же за история случилась с этой комнатой, в которой мы так удачно очутились.
Женщина заговорила охотно и обстоятельно – так, как обычно говорят пожилые люди, вынужденные большую часть времени проводить в одиночестве:
– О том, что это здание принадлежало Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину и именно в нем погиб найденный графом список «Слова о полку Игореве», у нас знает, пожалуй, каждый, даже самый нерадивый и нелюбопытный студент. Я начала работать здесь сразу после окончания архивно-исторического института и еще застала людей, хорошо знавших историю этого дома. От них слышала, что до революции тут размещалась гимназия, и еще тогда среди учащихся и преподавателей ходила легенда, будто в тайниках особняка остались наиболее ценные экспонаты мусин-пушкинского Собрания российских древностей и даже якобы делались попытки отыскать эти тайники. Но мало кто воспринимал эту легенду всерьез, поскольку естественней было предположить, что Мусин-Пушкин, глубоко переживавший гибель своего собрания, вряд ли бы оставил в тайниках, если бы таковые имелись на самом деле, что-нибудь ценное. Честно говоря, я тоже не верила в эту красивую легенду – ведь после смерти Мусина-Пушкина прошло столько лет, здание неоднократно перестраивали, ремонтировали и исследовали! Какие тут могут быть ненайденные тайники?! Но оказалось, я заблуждалась. Как-то в институт пришел один пожилой человек и обратился с вопросом: имеется ли у нас в архиве или где-нибудь в другом месте точный чертеж этого здания? Так получилось, что заниматься посетителем пришлось мне. Я нашла чертежи здания, сделанные в начале нашего века, и показала их мужчине. Он очень долго и тщательно изучал эти чертежи, а потом вынул из портфеля какой-то ветхий, выцветший план, в котором я не сразу узнала план этого самого здания, но выполненный в начале девятнадцатого века. Положив чертежи рядом, мужчина объяснил мне, что в здании сделан тайник, и показал место, где он находится. И я действительно нашла на старинном плане помещение, которого не было на более современном чертеже. Но мало ли что можно изобразить на бумаге? Когда я высказала свое сомнение вслух, мужчина буквально упросил меня провести его к тому месту, где он предполагал существование тайника. Я очень боялась попасть в смешное положение, но и отказать ему не могла – по всему чувствовалось, это интеллигентный, образованный человек, к тому же очень взволнованный тем, что ему удалось выяснить. И мы договорились с ним проверить его предположение о существовании тайника после занятий, когда в здании не останется студентов и преподавателей. Под каким-то благовидным предлогом я задержалась в институте, а заодно попросила ключи от того помещения, где, по убеждению этого человека, был устроен тайник. Вечером мы опять встретились с ним, и он неопровержимо, с помощью рулетки, доказал мне существование здесь потайной комнаты. Больше того, он показал и точное место, где находится дверь в тайник. Однако за долгие годы ее неоднократно заделывали штукатуркой и теперь, как мы убедились, чтобы попасть в тайник, надо было