взорваны даже артиллерийские снаряды, а освободившиеся повозки отдали раненым, количество которых росло с каждым днем, с каждым нападением партизанских и казачьих отрядов.
– Так, может, уничтожению подверглись и московские трофеи? А что нельзя было уничтожить, просто бросили на дороге?
– Во-первых, нет никаких сведений, что такие ценности были обнаружены русскими, которые шли буквально по пятам французов. Во-вторых, некоторым трофеям, вроде золоченых орлов с кремлевских башен, Наполеон придавал символическое значение. Оставить их врагу он не мог хотя бы из тщеславия, по которому и так был нанесен русскими самый болезненный удар. В-третьих, даже после такого сокрушительного поражения честолюбивый Наполеон не терял надежды взять реванш и вернуться в Россию победителем. Тогда московские трофеи получили бы еще более высокое, знаменательное значение. Все эти обстоятельства свидетельствуют, что в сложившейся ситуации у Наполеона вполне могла возникнуть мысль о тайнике, где можно спрятать награбленные сокровища.
Я согласился с Марком – логику его рассуждений было трудно опровергнуть.
– Судя по всему, окончательное решение о тайнике Наполеон принял в районе Вязьма – Семлево. Участник похода врач Роос вспоминал, что даже знамена были сняты с древков и розданы самым крепким и выносливым солдатам, – так вероятно было полное окружение армии русскими. И тут на пути французов попадается Семлевское озеро – глубокое, с илистым дном, по берегам густые леса. Наполеон понимает, что представилась возможность спрятать сокровища, пока они не попали в руки неприятеля. Завтра, возможно, будет поздно. По приказу Наполеона были построены большие плоты, трофеи упаковали в ящики и тюки из холстины, и специальная команда утопила их посреди озера. Второго похода на Россию у Наполеона не получилось, и сокровища остались на дне Семлевского озера до наших дней.
– Все доказательства существования тайника – косвенные. Ты не привел ни одного прямого свидетельства.
– В этом нет ничего удивительного – Наполеон сделал все возможное, чтобы тайна Семлевского озера осталась неразгаданной, поэтому упоминание о тайнике ни в какие официальные французские документы не попало. Исполнители этой операции могли очутиться в плену и рассказать о тайнике, поэтому возможно, что вместе с тайником они тоже остались на дне озера, о спрятанных сокровищах знали только ближайшие помощники Наполеона. Вот уже несколько лет группа энтузиастов ведет поиск тайника. Специальная аппаратура показала наличие на дне Семлевского озера металла, но окончательно вопрос о сокровищах не решен. Я считаю, поиски надо продолжать…
Решение загадки наполеоновского тайника было на дне Семлевского озера, судьба «Слова о полку Игореве» решилась в доме Мусина-Пушкина. И мне еще сильнее захотелось своими глазами увидеть этот дом, из которого оно исчезло или в котором погибло.
Марк вызвался сопровождать меня.
День был прохладный, но тихий, и мы решили отправиться пешком, благо дом Мусина-Пушкина находился недалеко.
Облака еще не полностью затянули небо, иногда между ними проглядывало солнце, на короткое время просветляя озабоченные лица прохожих, боязливо посматривавших – не хлынет ли дождь.
Я читал старинные, выразительные названия московских улиц, разглядывал попадавшиеся по дороге уютные особняки за вычурными оградами, приземистые церкви с куполами-луковками, и рассказ Марка о пожаре 1812 года дополнялся живыми, реальными деталями. Представлялось, как по этим самым улицам, окутанным дымом пожаров, на белом коне проезжал Наполеон со свитой. Из раскрытых настежь дверей пьяные французские солдаты выносили позолоченные канделябры и иконы в серебряных окладах, зеркала в резьбе и затейливые ларцы, штыками вырезанные из рам картины французских и голландских мастеров, старинные чарки, ковши и потиры, шитые золотом и бисером воздуха, орари, покровцы.
Вот со звоном вылетело окно на втором этаже. Из него на мостовую посыпались толстые книги в кожаных переплетах, вырванные листы бумаги подхватило ветром и разнесло по улице. Под ноги коню Наполеона упала какая-то рукопись в древнем переплете. Конь шарахнулся назад, но всадник властно осадил его, что-то сказал офицеру из свиты. Тот ловко спешился, поднял тяжелую рукопись и раскрыл ее на первой странице – ветхой и пожелтевшей от времени.
«Книга глаголемая Гранограф, рекши начало письменам царских родов от многих летописец», – вслух, по слогам, с трудом прочитал офицер старинную вязь названия и перевел ее Наполеону.
Император что-то высокомерно и брезгливо сказал, на лицах сопровождавших его офицеров, одетых в яркие, пестрые мундиры, засияли дежурные, подобострастные улыбки.
Офицер суетливо перелистал рукопись, нашел другое заглавие: «Слово о полку Игореве, Игоря Святославля, внука Ольгова…»
Переведя этот заголовок на французский, офицер что-то возбужденно объяснил Наполеону, то показывая на разграбленный дом, то на рукопись. Император досадливо махнул рукой и тронул коня шпорами. Следом за ним по улице, над которой все еще летали листы бумаги, поскакала свита.
Офицер подбежал к своему коню, сунул рукопись в кожаную сумку, притороченную к седлу, и помчался догонять свиту, впереди которой в темном сюртуке и треуголке ехал коротконогий упитанный человек, провозгласивший себя императором.
Прежде чем завернуть за угол, офицер обернулся и увидел, как из окон особняка вырвались клубы дыма…
Все это наглядно представилось мне у дома на Спартаковской улице, когда-то принадлежавшего Мусину-Пушкину. Здание не было «превращено в пепел», как об этом писал Калайдович, оно сохранялось, хотя и после многочисленных перестроек, возведения еще одного этажа.
Интересно было узнать историю этого дома. Когда я сказал об этом Марку, он неожиданно для меня заговорил уверенно и бойко, на манер опытного московского экскурсовода:
– Разгуляй-площадь лежала на пересечении старой Стромынской дороги и новой, ведущей в Немецкую слободу. Место было шумное, оживленное. Еще в семнадцатом веке здесь появился первый кабак, о котором один из иностранных путешественников писал: «Перед городом есть у них общедоступное кружало, славящееся попойками». По этому кабаку площадь и получила свое удалое, разухабистое название – Разгуляй. В середине восемнадцатого века здесь, где позднее встал дом Мусина-Пушкина, находился двор обер-гофмейстера и генерал-аншефа Шепелева. Затем он перешел к семейству Брюс, из которого происходила жена Мусина-Пушкина. Двор, полученный ею в приданое, занимал около ста гектаров и был застроен небольшими деревянными зданиями. Этот дом по заказу Мусина-Пушкина в самом начале XIX века построил известный архитектор Казаков. Москвичи поговаривали, что дом был с секретом, с тайниками в стенах и глубокими подвальными помещениями непонятного назначения. Так ли было на самом деле, сейчас, после всех переделок, судить трудно.
Я удивился, откуда у Марка столько информации только по одному зданию? Спросил его об этом. Оказалось, утром он успел заглянуть в справочник по Москве, откуда и почерпнул эти сведения.
Словно пытаясь увидеть сиятельного графа Мусина-Пушкина, я напряженно вглядывался в окна этого исторического особняка, в котором решилась судьба «Слова о полку Игореве». Здесь работал над