тебе удалось ее отыскать?
Мне ничего не оставалась, как признаться Марку, каким необычным образом я смог найти девушку: без адреса и фамилии, в таком большом городе.
– Этот портрет, который сделал твой сосед-художник, при тебе?
Когда я показал рисунок, хранящийся в записной книжке, Марк убежденно произнес:
– Если портрет действительно похож на оригинал, то сосед совершенно прав: именно на таких девушках женятся. Так что она тебе говорила о Золине?
– По ее словам, он чем-то угрожает Старику. После того как Золин побывал в редакции молодежной газеты и у меня, он заходил в музей, где ему рассказали о поступлении акварели с видом усадьбы Мусина-Пушкина. Это вывело его из себя. А еще раньше из моей статьи он узнал, что у краеведа оказалось первое издание «Слова о полку Игореве». И акварель, и книга – из собрания Старика, которое, судя по всему, Золин мечтает каким-то образом заполучить. Чтобы выяснить, кто такой краевед, он и нанял человека, следившего за мной в Ростове.
Марк забарабанил пальцами по кухонному столу.
– Что-то мне такое логическое построение кажется слишком замысловатым. Все рассказал, ничего не забыл?
Я напряг память – и вспомнил о предположении Лидии Сергеевны, что Старик и уголовник Самойлин – одно лицо. Неохотно сообщил об этом Марку.
– Предположение неожиданное, но вполне возможное. Ты о нем никому не говорил?
Я замялся.
– Прямо, открытым текстом, – нет. Но предупредил Наташу, что ее знакомый может оказаться совсем не тем человеком, за которого себя выдает.
– И как она на это прореагировала?
– Повесила трубку.
– Та-ак, – протянул Марк. – Интересная складывается ситуация. Когда ты с ней разговаривал?
– Позавчера.
– А на другой день за тобой начали следить. Ты не находишь это совпадение подозрительным?
– Что ты нашел тут подозрительного? – спросил я, уже догадываясь, к чему клонит Марк.
– Твоя знакомая вполне могла сообщить Старику, что ты его в чем-то подозреваешь. Вот он и устроил слежку за тобой, а Золин здесь вовсе ни при чем.
Я хмуро признался:
– Мне такая мысль тоже в голову приходила, но вряд ли Старик причастен к слежке за мной. Зачем ему это?
– Мы не знаем, кто такой Старик, поэтому предполагать можно всякое, – рассудил Марк. – В любом случае ты, видимо, кому-то крепко наступил на мозоль, если за тобой так настойчиво следили сегодня, даже в Ростов поехали. Интересно, какой шаг они предпримут теперь, когда слежка ничего не дала? Не думал об этом?
Я молча пожал плечами. Марк посмотрел на меня с сочувствием.
– Наверное, теперь сам раскаиваешься, что ввязался в это дело? Все может закончиться самым неожиданным образом, и в первую очередь – для тебя. Не думаешь на попятную пойти?
– С какой стати?! История списка «Слова о полку Игореве» достойна того, чтобы ей заняться всерьез. Отступать я не намерен. Осталось выяснить, при каких обстоятельствах список погиб здесь, в Москве. Ты мне в этом не поможешь? – спросил я Марка, мало надеясь, что получу утвердительный ответ.
Но тут я ошибся.
– Пожалуй, я действительно могу тебе помочь.
– Каким образом?
– Совсем недавно я занимался загадкой Семлевского озера, где, по некоторым сведениям, Наполеон затопил вывезенные из Москвы сокровища. Расследуя эту загадку, я перечитал все, что касалось Московского пожара.
О такой удаче, отправляясь в Москву, я даже не мечтал.
Из кухни мы прошли в комнату и здесь, закурив, продолжили начатый разговор. По просьбе Марка я в общих чертах рассказал о проведенном нами расследовании судьбы «Слова о полку Игореве», остановившись более подробно на тех моментах, которые касались гибели древнего списка.
Внимательно выслушав меня, Марк задал несколько вопросов, связанных с личностью Мусина-Пушкина и его окружением, а потом категоричным тоном заявил:
– Теперь постарайся точно и конкретно изложить задачу, которую нам предстоит решить.
Мне понравилась та профессиональная собранность, с которой Марк взялся за дело – сразу чувствовалось, что к расследованию приступил не дилетант, а опытный криминалист.
Тем труднее было ответить на поставленный Марком вопрос. Наконец я неуверенно проговорил:
– Виновен или невиновен граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин в том, что древний список «Слова о полку Игореве» сгорел в 1812 году.
– А разве есть свидетели, своими глазами видевшие, как список сгорел?
– Об этом со слов графа писал Калайдович: все Собрание российских древностей вместе с графским домом было «превращено в пепел».
– Значит, задача состоит в том, чтобы выяснить, действительно ли список «Слова» сгорел, как это утверждал граф.
Мне стало обидно за Мусина-Пушкина, что каждое его показание подвергается сомнению: сначала в роли обвинителя выступал Окладин, теперь эту роль взял на себя Марк.
Спросил, с чего, по его мнению, надо начать.
– С Бородинского сражения, которое определило судьбу Москвы.
Я нашел это решение резонным.
– Восстановим события по порядку, – деловито заговорил Марк. – 26 августа 1812 года в 5 часов 30 минут утра русская и французская армии сошлись на Бородинском поле. Через четырнадцать часов русская армия потеряла убитыми 44 тысячи, наполеоновская – 58 тысяч…
Уверенность, с которой Марк называл цифры и даты, показывала, что решением загадки Семлевского озера он занимался основательно.
– Наполеон с наступлением темноты отвел свои войска на исходные позиции, Кутузов в 2 часа ночи отошел к Можайску. Первого сентября, около 6 часов вечера, в деревне Фили, в избе крестьянина Андрея Фролова, созванный Кутузовым военный совет решил оставить Москву без боя. На рассвете второго сентября русская армия начала отступать через Москву на Тарутино, к 14 часам отход был завершен. Такова хроника событий, предшествующих вступлению в Москву французских войск.
– Кутузов отступал к победе, а Наполеон, вступая в Москву, делал роковой шаг к поражению. История полна парадоксов.
– Захватнические войны всегда рано или поздно заканчиваются поражением, – поправил меня Марк. – Возникает вопрос: мог ли Мусин-Пушкин успеть вывезти свое Собрание российских древностей до вступления французов в Москву? Вряд ли справедливо обвинять графа в том, что он не сделал этого до Бородинского сражения, – тогда не было и речи о сдаче Москвы французам. Таким образом, для принятия решения, как поступить со своим Собранием и всем имуществом, Мусину-Пушкину оставалась неделя – с 27 августа по 2 сентября.
– Времени было вполне достаточно, – прикинул я.
– Срок вроде бы большой, – согласился Марк. – Однако надо учитывать, что и после Бородинского сражения о предстоящей сдаче Москвы официально не говорилось. Битву не воспринимали как поражение, а скорее наоборот – укрепилась вера в возможность быстрой и окончательной победы над Наполеоном. Москва была заклеена афишами генерал-губернатора Ростопчина, что город надежно защищен и неприятель в него не войдет. Только совет в Филях принял это неожиданное для