конец войне, наступает хорошее, старое российское время».
В тихий морозный день Ирина упросила Олега выйти с ней погулять. Идя по Воронцовской улице, они болтали о всяких пустяках.
— Как хочешь, — говорила Ирина, — а с этого дня мы начинаем регулярно гулять. Так жить нельзя. И так работать нельзя, как ты работаешь, — это безумие!
— Ладно, ладно, хирург, я согласен, — успокаивал ее Олег, смеясь.
Женский голос окликнул их. Брат и сестра обернулись и в один голос воскликнули:
— Клава!
Девушки поцеловались. Олег смущенно смотрел на Клаву: это была его петербургская любовь и подруга детства Ирины, дочь отставного генерала Хрусталева.
— Олег, а ты изменился! — щебетала Клава. — Что грустный такой?
Клаву любила вся семья Крыловых. За кротость и мягкость характера ее звали ангелом. Крыловы не могли дождаться того дня, когда она окончит институт и обвенчается с Олегом. Но этого не случилось. Девушку выдали замуж за высокообразованного и богатого поручика Иванова.
Клава, обрадованная и счастливая, шагала вместе с друзьями.
— Я ведь случайно попала в этот город, — рассказывала она. — Когда мы услышали, что всех дворян будут арестовывать и отдавать на суд матросам, мы с папой сейчас же вслед за вами решили уехать из Петрограда. Прибыли в Крым и поселились в Ялте. Папе кто-то сказал, что вы в Крыму. Я была в Симферополе, Севастополе, писала в Феодосию — все безрезультатно. Сюда не хотела ехать, это папа меня насильно затащил, здесь у него приятель есть, петроградский присяжный поверенный, вы его знаете…
— Знаю! — воскликнула Ирина. — Это его сына, юнкера Жору, разжаловали, съели мальчишку.
— А! Мы слышали, — сказал Олег. — Он в крепости во время расстрела запротестовал против казни беременной женщины.
— Вот поэтому мы сюда и приехали. Папин двоюродный брат, дядя Вася, женат на двоюродной сестре Гагарина… Да, милые, я теперь скоро не уеду от вас. Побуду с вами, а потом уже к мужу. Муж теперь в Екатеринодаре, в Верховной ставке.
— А мы тебя и не выпустим! — ответила Ирина.
— Что судьбой назначено, того не минуешь, — сквозь слезы проговорила Клава, прикладывая платок к глазам.
— Клавочка, перестань, — Ирина успокаивала подругу, а сама тоже вытирала слезы. Она была рада появлению Хрусталевой. Может быть, ее приезд внесет в дом новое, разрядит неприятную атмосферу, которая сложилась в семье.
Олег, наоборот, испытывал какое-то беспокойство. Перед ним возникал образ Ани, и он невольно сравнивал ее с Клавой, даже нашел что-то общее между ними.
Олегу нравились в Ане ее простота, решительность. Она была полна жизни, по-иному смотрела на вещи — по-особому радовалась им, видела во всем всегда что-то новое. Она любила природу и от всей души, как ребенок, восхищалась ею.
— Англичане! Англичане! — крикнула Клава. — Какая прелесть!
По мостовой промаршировал отряд английских моряков — высоких, стройных, чувствующих себя как в Лондоне.
— Вот это воины! — громко восхищалась Клава. — Это вам не немцы!
Дойдя до угла, спутники повернули направо и пошли по узенькому тротуарчику, тянувшемуся вдоль небольшого садика, раскинувшегося перед гостиницей. Потянуло холодным ветром. По улице поползли, зашуршали снежные змейки.
Из ворот сада выскочил румянощекий, шустрый, чем-то испуганный парнишка и остановился перед ними. На вид ему было лет шестнадцать, одет он был в темно-синюю шубку с кенгуровым воротником, на голове меховая шапка.
Парнишка, приложив указательный палец к губам, уставился на Олега. Все решили, что он скажет сейчас что-то особенное, важное. Но парнишка, ничего не сказав, гордо поднял голову, искоса поглядел на Клаву и прошел мимо.
— Страшно знакомое лицо, — пожимая плечами, проговорил Олег. — Кто бы это мог быть?
— Я тоже как будто где-то видела этого юношу, — произнесла Ирина. — Обратили внимание, как он посмотрел на Клаву?
Пройдя садик, они увидели перед зданием гимназии пылающий костер. Густая толпа народа запрудила площадь.
Вокруг костра громоздились кучи книг, валялись какие-то трубки, бумаги. Толпа шумела.
— Ах, господи боже мой, голубчики, пустите, мальчугана задавите! — раздался старушечий голос. — Что там жгут?
— Бабуся, не кричи, а то и тебя сожгут, — ответили толпившиеся гимназисты и громко захохотали.
— Пресвятая богородица, — испуганно проговорила старуха, — неужели человека в огонь бросили? А? Володька, ты слышишь? — рванула она за руку мальчика. — Да стой ты, куда лезешь? Да скажите на милость божию: кого жгут? — пристала она к народу.
— Большевиков, — ответили ей гимназисты.
— Ах, боже мой! Что делается? Ах, боже мой! — вскрикнула старуха. — Таких людей! — Она дернула ребенка. — Пойдем, Володька! Ты слышишь, кого жгут?
2
Вслушиваясь в то, что говорили кругом, Олег начинал догадываться о смысле происходящего.
— Мне кажется, к нам возвращаются средние века. Какое безобразие! — громко сказал он, не обращая внимания на окружающую толпу.
— Олег, да ведь это же сжигается советский хлам! — сказала Клава, беря его за руку.
Олег посмотрел на Клаву с таким возмущением, что та боязливо выпустила его руку.
Послышались ругань и крики:
— Браво! Несут!
— О-го-го!
Два здоровенных гимназиста и городовой тащили по снегу большое, из дорогого бархата, красное знамя, отделанное золотой бахромой. Веревки, за которые его тянули, были привязаны к углам знамени. Знамя расстилалось по земле, и можно было прочесть на нем написанное золотом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Школа имени Л. Н. Толстого».
— Идиоты! Бесноватые! — крикнул Олег.
Кто-то сильно дернул его за руку. Он оглянулся. Около него стоял тот самый парнишка в темно-синей шубке и меховой шапке, который встретился им у калитки сада.
— Анна…
— Тише! — предупредил парнишка.
Олег молчал, ошеломленный.
— Что вы делаете? Вы себя погубите! — быстро проговорила Аня. — Пойдемте отсюда, на нас смотрят. Идите за мной скорее, — и она быстро пошла вперед.
Ирина подбежала к брату.
— Ты никуда не пойдешь! Кто это такой? Куда он тебя тянет?
— Он уже удрал! — воскликнула Клава.
Олег сделал шаг по направлению к Ане, но почувствовал, что сестра держит его за рукав.
— Люди, вы с ума сошли! — возмущенно крикнул стоявший рядом с ними человек с длинными седыми волосами, похожий на учителя. — До чего дошли! Жечь книги…
Кто-то в толпе крикнул:
— Погодите! Революция еще жива, и советская власть близится, она спросит у вас ответа!
— Долой англичан!
— Боже! Портрет Белинского бросают в огонь! — вскрикнул Олег, повернувшись туда, где стоял гражданин, похожий на учителя, но того уже не было.
Несмотря на отдельные возгласы протеста и возмущения, бесноватые у костра делали свое дело — бросали в огонь портреты, книги, плакаты, выкрикивая:
— Смерть революции! Смерть большевикам! Конец Совдепам!
Вдруг, покрывая шум и ропот, послышался громовой голос:
— Позор! Бойтесь народа, он не простит вам этого!
— Кто такой? Не упустите его! Кто он? — выкрикивали в толпе.
Седовласый