Читать интересную книгу Дорога в небо - Виктория Шавина

Если Келефа воображение сравнивало с плывущей рыбой или шустрой ящеркой, то Вальзаара — скорее с большой кошкой или муроком. Когда глава семьи заговорил, легче не стало. Хин безотчётно надеялся, что голос разрушит очарование. Но как молодость провидца не перечеркнула достоверности болезненного знания, так и здесь судьба не смиловалась. Голос Вальзаара оказался всеобъемлющим, настолько подавляющим, восхитительным и сильным, что просто не мог принадлежать живому существу. Его невозможно было слушать иначе, чем музыку, даже когда его обладатель давал разнообразным блюдам имена и скромно хвастался, что сам всё приготовил. Это его-де увлечение, но опасаться решительно нечего: всё давно отточено и испытано на сотнях дам.

Хин молча ел, не чувствуя вкуса, но радуясь отсрочке. К концу обильного завтрака, он пришёл в себя настолько, что мог говорить и понимать, что говорят ему. Каким-то образом, Вальзаар это понял и переменил тему:

— Если хочешь, можешь уехать — мы тебя не задержим. Или можешь здесь ожидать известий о нём. Но как только мы их получим, ты покинешь нас. И больше вы не увидитесь.

Хин не позволил улыбке появиться на губах — она вышла бы неприятной.

— Я могу спросить? — получив дозволение, он продолжил: — Почему никто из работавших в саду не помог?

— Самым младшим вмешательство в дела старших запрещено.

— Значит, они не нарушат приказ, даже если на их глазах убивают сородича? И ты их похвалишь?

Вальзаар недовольно поморщился:

— Нарэньсама! Все вы думаете, вам виднее. Как мне это надоело. Да, лучше я похвалю их при жизни, нежели посмертно. Младшие, особенно сейчас, хрупки и неопытны — лёгкая добыча. Они ещё растут и развиваются. Если ты бросишь детей в смертельную схватку между взрослыми — дело твоё. Я не брошу.

Он замолчал было, но и Хин молчал тоже. Поэтому Вальзаар продолжил, давая волю раздражению и досаде:

— Старшие, как ты мог видеть, не спрятались и не разбежались. И так же ясно ты видел, что с ними стало. Младшие, нарушив обычай, лишь умножили бы число растерзанных жертв. Никому не выстоять против Люура. Он сильнейший из ныне живущих. Ты мало знаешь человек, но лезешь судить. Тебе больно. Я допускаю, что сильнее, чем мне. Но упрёки, безумства наряду с искажением прошлого делу не помогут.

— А что поможет?

Вальзаар сдержанно вздохнул:

— Не ты. И не я. Мэйя Аведа — глава другой семьи — куда опытнее меня. Он вовремя подоспел к моему родичу, но положение настолько серьёзное, что он не может передать его никому из нас. Пока он сохраняет с ним связь, и мы надеемся, что обычных методов будет достаточно.

— А если нет?

— Если нет, — Вальзаар чуть помедлил, — Мэйя Аведа окажется перед выбором: спасти нашего родича, но скорее всего потерять место главы, или дать ему погибнуть. Я не стану тебя обманывать: едва ли он решится выступить донором. Мы поддержали бы его, едва это сделалось бы возможным. Но и до этого момента он рискует отдать слишком много.

— А восполнить ему потерянное после?

— Мы не можем: кёкьё позволяет такое лишь в отчаянных случаях. Как правило, при смерти. Мэйя Аведа на подобную авантюру не пойдёт: он стар. А мы предлагаем ему заплатить или положением, или десятилетиями жизни. Чего ради? За нашу сердечную благодарность?

Хин вспылил:

— Но ведь это его родственник и подчинённый во всём виноват!

Вальзаар смерил человека отрезвляющим взглядом холодных аметистовых глаз:

— Не учи рыбу плавать! Мэйя Аведа ему не отдавал такого приказа. Я не создам прецедента, когда за безумие сородича отвечает глава. Это всё равно, что если весены убьют заложников — тебя и остальных трёх правителей —, провозгласив: поступаем по справедливости, ибо какие-то летни разрушали нашу станцию и убивали гильдар, служащих там. — Он уверенно подвёл итог: — Мы можем требовать от Мэйя Аведа, но он откажет нам. И не можем его уговорить: не поманим и не пригрозим ничем, что превзошло бы его потери, если он согласится.

Хин уцепился за последнюю надежду:

— Но что-то же ему нужно? Он за чем-то приезжал, или у вас была дружеская встреча?

Вальзаар посмотрел на него сочувственно:

— Нас прервали. Я понял, что он, доселе объявлявший: «содействие — это контроль», испугался того, чему содействовал. Наверное, — Сил'ан усмехнулся, — оно вышло из под контроля. Мэйя Аведа много говорил о людях и ещё о боге, как будто собирался бросить вызов мирозданию. Нет, я не понял, что было ему нужно. Расспросить его сейчас я уже не могу. Согласиться невесть на что — также. Можешь верить или не верить, я не желаю смерти сородичу, ни одному из них. Но всю семью ради благополучия одного я под угрозу не поставлю. Да и не помог бы мой широкий жест: раз Мэйя Аведа потеряет власть, некому будет и вести обе семьи в безумный поход против людей. Он не польстится на то, чем не сможет воспользоваться.

Слоняться без дела по саду, чувствуя взгляды, вне зависимости от эмоций, которые они выражали: равнодушия, волнения ли, сочувствия — сделалось пыткой. К Альвеомиру Хин не пошёл, хотя там можно было укрыться. Ему пришло в голову, что маленькое, пусть и очень взрослое, создание так же неуютно чувствует себя, когда в его хрустальном гробу появляется посторонний.

Одезри ни у кого не спрашивал пути или совета, и, наконец, ему удалось отыскать уединённое место. Это здание было самым обычным, полуразвалившимся или недостроенным, словно какой-то свирепый ураган вырвал его из земли в человеческом городе и бросил здесь. С тех пор внутри хозяйничало лишь время.

Пол зарос травой, ряды скамей кое-где покрылись мхом. Под пыльными сводами расселились насекомые, летали птицы. На окнах: ни ставень, ни стёкол. Двери едва держатся и уж точно не запираются. Хин осмотрел каменный алтарь и присел на переднюю скамью слева. Заброшенное странное место напоминало сейчас его самого, и он решил здесь задрежаться.

По привычке наблюдая, как танцуют пылинки в солнечном луче, он назвал Вальзаара лицемером. Ему казалось, хотя доказать это он не мог никак, что если бы глава семьи действительно хотел спасти родича, он изыскал бы способ. Не может быть, чтобы и вправду оставалось только надеяться и молиться на милосердие — оно же безрассудство — неведомого Мэйя Аведа!

«Чего ради ему идти на жертвы? — спрашивал себя Хин. — Ему, чужому, когда семья палец о палец не ударит?»

Если бы Одезри сам был на месте главы или хотя бы обладал всей полнотой его знаний — он непременно бы что-то придумал. И даже сейчас, сознавая бесплодность усилий, он продолжал ломать голову. Без толку, но просто не в силах остановиться. Иллюзия, что вот-вот откроется заветный ларчик, владела им до полудня. Потом тени начали удлиняться, это напомнило Хину о времени. Иллюзия развеялась. Он отчётливо понял, что момент упущен. Что суждено — как сказал Прексиан — свершилось неизбежно. Ни надежда, ни молитвы, ни отчаянное напряжение мысли уже ничего не изменят. Рано или поздно, весть придёт.

И, невольно, он задумался, как странно устроены люди. Потеряв, они не ощущают боли — разве смутное дурное предчувствие, которое спешно гонят — пока им не сообщат о потере. Вот тогда наступает горе. А ведь тогда, в этот самый момент, умирает уже только надежда. Близкий, единственный, дорогой к этому времени давно мёртв. Так кого же мы оплакиваем? И не отсюда ли вывел Альвеомир свою философию страдания?

«Люди умирают рано, память — только вместе с тобой». Конечно же, отстранённо подумал Хин, такое мог сказать лишь тот, кто потерял. И теперь убеждает себя, что боли можно было избежать, сделай он когда-то верный выбор. Совет его абсурден: боишься, что когда-нибудь умрёшь? Тогда не живи. Боишься, что потеряешь? Не ищи и не обретай.

«Вся эта философия, — мрачно подумал Хин, — ему нужна за тем же, зачем мне нынешние мысли. Убить время и перекричать что-то другое, что обязательно было бы слышно в тишине. И что слышать нельзя, если хочешь сохранить рассудок».

Он удивился, поняв, что откуда-то позади льются звуки оргáна. Кто-то играл уже давно, а Хин только теперь заметил это. Огромные трубы из металлических сплавов дышали, звук рождался и нарастал. Его уносило ветром, словно последний отлетевший вздох, когда органист отпускал клавишу.

Теперь Одезри знал, что не один в обветшалом здании, но оставался на месте. Под грозные и мудрые, изменчивые хоралы он вспоминал слёзы мальчишки-провидца, как будто мог подменить ими собственные. Между двумя людьми, не сберегшими свой дар, оставалось существенное различие: Хин ещё надеялся.

Глава XVIII

— В их поколении течёт кровь Сэф! — казалось, сам оргáн, разгневанный, заговорил на морите.

Хин изумился: инструменты Весны подражали голосам Сил'ан, но чтобы настолько?

Неизвестный — как выяснилось позже, органист, учитель Нэрэи — показался в проходе меж рядами скамей. Он величаво плыл к алтарю.