— Во-первых в наше время внимание потребителя — это то, за что сражаются все. Ты просто представь — есть многомиллиардные корпорации, та же Тесла, Тойота, Самсунг, и другие, которые вкладывают огромные кучи денег в рекламу, у которых не просто исследования рынка, а маркетинговые институты по всему миру, сотни тысяч людей и бюджет, сравнимый с государственным, а их всех переплюнула ты. Достаточно только раздеться.
— Я … как-то не думала об этом… так — говорит Кимико и ее блестящие губы чуть дрогнули, уголки чуть-чуть поднялись: — а ведь и правда…
— Все зависит от того, как на это посмотреть — улыбаюсь я в ответ: — вот мое тело — совсем никому не нужно, даже если я тут голышом ходить буду, единственная реакция, которой я добьюсь будет — «Ради бога прикройся, Кента!». Сомневаюсь, что видео, где я мастурбирую — взорвут интернет и побудят хоть кого-то на баннер кликнуть.
— О, ты себя недооцениваешь — измеряет меня взглядом Кимико: — и очень недооцениваешь извращенцев в Нижнем Интернете. Очень-очень. Ты — молодой, вполне привлекательный и тело у тебя … я, кстати твои фото в ванной видела.
— Отлично. Значит мы на равных — мы уже видели друг друга без одежды. — киваю я.
— Да я и так вижу, что ты не толстый, спортивная фигура и хорошая кожа. Ты уже готов для карьеры в порно! — наконец улыбнулась Кимико.
— Я подумаю над творим предложением — важно киваю я. Она грустнеет.
— Не стоит. Индустрия — это не то, что о ней думают. Это тяжелый труд и … а для мальчиков так и вовсе труд за гроши. Порноактеры не получают много денег. Разве что тот дедушка из Окинавы — помнишь? Которому за восемьдесят? Он пришел в индустрию на пенсии, лет в семьдесят и стал сниматься в фильмах типа «Старый отвратительный дед соблазнил подружку своей внучки» или «Старик и школьница» и за десять лет стал реальной звездой.
— О черт — говорю я: — вот что значит — любимая работа. Куда записываться в очередь?
— Я же говорю, что обычно парни денег получают мало. А то и вовсе не получают. Есть такая категория «низшие» — они должны сдавать анализы и выполнять то, что требуется. Иногда они работают просто чтобы у них был секс. Как они себя кормят никто не знает.
— Ну… любимая работа — еще раз пожимаю плечами я: — хотя я лично всегда был сторонником позиции «а поговорить?» и считаю, что лучшее время с девушкой — это как раз после секса.
— Это как? — Кимико откидывается назад еще больше, и пижама натягивается на ее груди.
— Это когда вы лежите на кровати уже после, глядите в потолок и болтаете о том, о сем… — поясняю я. Чтобы Кимико не решила, что я — зануда и все такое — не говорю о том, что именно в эти вот моменты и происходит импринтинг у девушек, что именно в эти моменты психика девушки наиболее способна принять и простить, чем и надо пользоваться. Если, конечно, секс был хорош. Но это уже совсем другая история.
— В любом случае в индустрии полно и неприятных вещей — говорит Кимико: — иногда тебя заставляют делать такое… — она отводит взгляд в сторону.
— Вот я как раз об этом. Мне кажется, что тут должно быть, как — есть любимая работа и то, что тебе самой нравится — ну так делаем это. Но есть то, что тебе не нравится и это мы не делаем.
— Но… они же студия, а я — просто работник…
— Потому и говорю — давай почитаем твой договор. Я не специалист в трудовом праве Японии, однако мы проходили Конституцию Японии на уроках, и я совершенно точно помню, что там нет статьи «Заставляйте Кимико делать то, что ей не нравится».
— Это так не делается — возражает мне Кимико: — у меня договор. Контракт. Я обязана делать все, что прикажут. Иначе меня уволят, да еще и миллионные штрафы повесят. Ты знаешь, что такое долговая тюрьма? Или вон, якудза отдадут, заставят долг отрабатывать… или почку продать.
— Обалдеть — закатываю глаза я: — и эти люди запрещают мне ковыряться в носу. Я — школьник, госпожа Кимико. Школьник!
— И? Не собираюсь я тебя насиловать, если что!
— Я о том, что даже я знаю, что никаких долговых тюрем в Японии не существует! И о том, что вместо письменных трудовых договоров работодатели дают своим работникам Шугё-Кисоку, но эти самые правила — могут быть изменены в одностороннем порядке. У вас есть профсоюзы — они должны знать!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Профсоюзы? — хмурит брови Кимико: — какие еще профсоюзы?
— А вот сейчас я так полагаю пришло время короткой вводной лекции — поднимаю палец я: — и я даже не скажу «давным-давно», потому что это было относительно недавно — примерно с середины восемнадцатого века. Именно тогда возникли так называемые Trade-Unions или иначе — Gewerkvereine, а по на французскиом — Syndicats ouvriers. Профсоюзы имели своей задачей защиту прав и интересов лиц, трудящихся в той или иной сфере, например профсоюз шахтеров или там работников легкой промышленности. Были как более узкие, так и охватывающие целые отрасли производства. Так как Япония после второй мировой войны пошла по пути, указанному старшим братом США — то и трудовое законодательство Японии не сильно отличается от установленного в мире. При этом права трудящихся в нашей стране больше существуют на бумаге — очень мало людей идут в суд, чтобы отстоять свои права. И я более чем уверен, что в твоем контракте нет пунктов, которые прямо заставляют тебя делать то, что для тебя неприемлемо. А если и есть — то такой пункт является незаконным, что влечет за собой признание договора недействительным или ничтожным. Что в данный момент времени — когда ты завтра проснешься знаменитой — крайне невыгодно студии. Думаю, что тебе следует пересмотреть условия своего контракта.
— … ого — говорит Кимико и моргает: — ты многовато знаешь для школьника.
— Да, мне часто это говорят. — соглашаюсь я: — думаю, что тебе следует просто обратиться за помощью в свой профсоюз и …
— Нет у нас никаких профсоюзов. Я бы знала, если бы такое было… — говорит Кимико: — нету у нас такой штуковины! Вот что делать?
— Кажется у меня появилась мысль… — говорю я, думая о том, что хорошая страна Япония. Есть чем заняться.
Глава 29
Что такое на самом деле профсоюз? На самом деле профсоюз — это мафия. Профсоюзы никогда не были пачкой нежных барышень, профсоюзы это по сути банда организованных рэкетиров, которые не гнушаются ничем в достижении своей цели. История трейд-юнионов в Англии, Синдикатов во Франции и конечно же Советов в России — это история насилия, крови, пота и слез. Сами подумайте, вот накладно хозяину фабрики платить высокую цену за сырье, например — что он сделает? Правильно — купит в другом месте. И если к нему подойдут мускулистые ребята в кожаных куртках и попросят-предложат этого не делать, а покупать сырье у них — по завышенной цене, то мы назовем этих ребят бандитами. Заслуженно назовем. Но если владельцу бизнеса накладно платит высокую зарплату, и он решит уволить своих работников и нанять более дешевых (гастрабайтеров или работников невысокой квалификации), и к нему подойдут такие же парни и попросят этого не делать, по пути сломав ему ногу, повредив оборудование или заблокировав производство — то мы назовем этих ребят борцами за права трудящихся и профсоюзными деятелями.
В Советском Союзе профсоюзы были низведены до состояния организации, которая выбивает путевки и организует выезды на природу и новогодние мероприятия. Однако на самом деле профсоюз — это в большей степени мафия, чем сама мафия. До сих пор восемьдесят процентов грузовых перевозок в США контролируют профсоюзы. А методы действий профсоюзов с самой зари их деятельности и до сих пор — были на грани закона. Вот что такое стачка или забастовка? По сути групповое нарушение трудового контракта и, казалось бы, в договоре четко написано, что с такими вот делать — выгнать к чертям на улицу и новых нанять. Да только вдруг выясняется вдруг, что работяги не только на работу не вышли, но еще и ворота чем-то подперли и не пускают никого на фабрику — во избежание штрейхбрейкеров. А это снова нарушение закона, не так ли? Так ведь профсоюзы на этом не останавливаются. И по-хорошему от забастовки до коктейля имени Вячеслава Михайловича Молотова, брошенного в окно — один шаг.