Проход был тускло освещен. Он открыл дверь ее каюты и замер. Вновь раздался поразивший его звук: Габриэль, уткнувшись в подушку, рыдала.
Присев на кровать, он коснулся ее щеки. Она была мокрой от слез. Щемящее чувство жалости пронзило его, и он обнял Габриэль. Она не сопротивлялась, когда он шептал в ухо, вдыхая знакомый аромат ее волос:
— Габриэль, я никогда не хотел, чтобы вы плакали. И никогда — даже на миг — я не хотел бы причинить нам хоть малейшую боль.
Роган поднял лицо Габриэль. В полутьме он смог разглядеть ее еще влажные щеки, трепетавшие губы и неожиданно для себя самого произнес слова, которые более не мог держать в себе:
— Габриэль… единственное, чего бы я желал, это любить вас.
Знакомое тепло, исходящее от тела Рогана, согрело и оживило Габриэль в тот самый миг, когда его последние слова повисли в тишине.
Минутой ранее, когда он, высокий и широкоплечий, стоял в дверях каюты, она почувствовала, несмотря на полумрак, что это именно Роган. Она почему-то была не в состоянии ни пошевелиться, ни произнести ни слова, когда он подошел к кровати и склонился над ней. Его густые черные волосы немного топорщились, отказываясь подчиниться нетерпеливой руке, выражение лица было абсолютно спокойным, а золотисто-карие глаза блестели в тусклом свете фонаря. То, что он обнял ее и крепко прижал к себе, показалось ей таким естественным.
Единственное, чего бы я желал, это любить вас.
Эти слова, так страстно и так искренне произнесенные, но…
Неуверенность закралась в сознание Габриэль. Был ли человек, обнимавший ее сейчас и говоривший такие нежные слова, столь притягательным для нее Роганом? Были ли эти руки, так крепко прижимавшие ее к себе, губы, касавшиеся ее, поцелуи, которые вызывали такой сильный жар и такие глубокие стоны, достойными того, чтобы она могла прижаться к нему еще сильнее и ответить со всей силой загорающейся страсти?
Или… это был Рапас? Габриэль резко отпрянула, мгновенно вынырнув из чувственного помрачения.
— В чем дело, Габриэль?
Внезапно напрягшись в его объятиях, она прошептала:
— Ты правда Роган? Или… Рапас?
Золотисто-карие глаза, озаренные любовью, сузились на миг, но их некогда хищное выражение не вернулось. Вместо этого со всей присущей ему нежностью он проговорил:
— Я бы хотел… — Поколебавшись, дрожащими пальцами он откинул с лица девушки непослушный локон, трепетно погрузил руку в ее роскошные волосы и убежденно продолжил: — Могу сказать только одно, Габриэль. Человек, который держит тебя в своих объятиях, является таким, каким ты его видишь. Этот же человек похитил тебя из безопасного мира монастыря, держал в плену, угрожал и навязывал свою волю. Этот человек вызывал ярость и не давал тебе покоя, поскольку на каждом шагу ты бросала ему вызов.
Голос Рогана стал более глубоким.
— Он же оберегал тебя при любом испытании, страдал от твоих мучений, будто от своих собственных, наслаждался беседами с тобой и высоко ценил сложившиеся между нами отношения.
Роган сделал паузу, а затем продолжил еще более эмоционально:
— Тот же человек держал тебя в объятиях во время сна и чувствовал себя опустошенным, когда находился в разлуке с тобой. И кто мог предположить в момент нашей первой встречи, что придет время и важно для него будет только одно — держать тебя в своих объятиях так, как сейчас.
Приблизив к устам Габриэль губы, Роган запечатлел долгий и горячий поцелуй, который вызвал у нее сладостные приливы блаженства, окутывавшие ее сознание все сильнее и сильнее, так что она…
Роган прервал поцелуй, его грудь тяжело вздымалась, а черты лица неожиданно стали жесткими. Она ощутила, что все его мускулы замерли от напряжения, когда он заставил себя проговорить:
— Но не забывай, что человек, который держит тебя в своих объятиях, также и Рапас, смертельный враг твоего отца. Он не отступит ни на шаг от своей скрепленной кровью клятвы.
Габриэль почувствовала неодобрение, пробежавшее по его лицу при ее попытке протеста, оно сменилось колебанием, после которого он продолжил:
— Полная же правда заключается в том, Габриэль, что хотя Рапас взял тебя в заложницы, он и сам оказался твоим заложником и не испытает истинного триумфа или радости в преддверии того, что он поклялся совершить.
У Габриэль так запершило в горле, что она не могла говорить. Протянув руку, девушка погладила Рогана по щеке. Тихий шепот был ее ответом:
— Мне надо знать только одно. Мой отец… ты не причинишь ему физической боли?
Черты его лица прояснились:
— Нет.
Этот неприукрашенный ответ потряс ее.
— Роган… — Она всхлипнула. — Скажи мне еще несколько слов, чтобы я могла окончательно успокоиться.
Роган понизил голос:
— Я могу дать тебе, Габриэль, только одно обещание. Мгновения, которые мы проведем в объятиях друг друга, будут прекрасны. Я сделаю их такими. Я подарю тебе все, что у меня есть. Сегодня мы оставим в стороне то, что мучает нас обоих. Оставим вместе, Габриэль, как и должно быть…
О да, она осознавала истину этих слов. Эта истина была запечатлена в сердце, которое Роган постепенно открывал ей, в звуке его голоса и в тех эмоциях, которые он пытался побороть, ожидая ее ответа.
Что ж, никаких извинений, никаких обещаний, никакого завтра. Только страсть, которую он должен разжечь в ней… если она откажет ему. Если бы она могла отказать ему.
Не в состоянии вымолвить ни слова, Габриэль положила руки на плечи Рогана. Девушка заметила, с каким усилием он пытается сдержать себя, когда она потянулась к нему губами, пальцы скользнули в его волосы и наклонили голову, чтобы подарить поцелуй. Дрожь пронзила Габриэль с головы до пят в тот момент, когда его руки обняли ее и прижали к своему сильному телу.
Роган… Рапас… один и тот же мужчина, который украл ее сердце Роган, лежа рядом с Габриэль, крепче прижал ее к себе. Она стала для него неожиданным чудом, бесконечной радостью, богатством, которым он никогда не надеялся овладеть. Он бессчетное число раз целовал ее, поглаживая своей огромной рукой искрившиеся волосы девушки, которые так очаровали его.
Тяжелые локоны под его пальцами струились, как мягкий шелк. Ее брови выпрямлялись и разглаживались, когда он проводил по ним губами. Ее нежные веки трепетали от его поцелуев. Он чувствовал нервное биение жизни, когда прижимался губами к ее виску, спускался по щеке до изящного изгиба ушной раковины, а затем снова возвращался к губам — таким мягким… таким невероятно мягким.
Он только на мгновение оторвался от Габриэль, чтобы сбросить вниз одеяло, и услышал прерывистое дыхание, когда стянул с нее хлопчатобумажную рубаху. На мгновение в глазах девушки, оставшейся совершенно обнаженной, появились страх и напряжение, когда он сбросил с себя рубашку и расстегнул пуговицы на брюках.