Роган постарался выкинуть из головы эти образы. Он сделал то, что необходимо. Именно так ему следует поступать. Но…
Глава 6
Манон медленно шла по оживленной городской улице. Она успокоилась и с удовольствием погрузилась в созерцание окружающего. Она всегда считала огромной удачей, что жила в Новом Орлеане, поскольку с этим городом нельзя сравнить ни один другой.
Oui, этот город трудно назвать очень чистым. Сточные канавы, заполненные зловонной водой, распространяли тошнотворный запах по всем окрестностям, немощеные грязные улицы, как оспинами, изрыты глубокими колдобинами, представлявшими опасность для экипажей и пешеходов. Тротуары прилегали так близко к домам, что для зевак не составляло никакой тайны происходящее за окнами. Вместе с тем колористическая гамма города была бесподобна: нежно-розовый и голубой, в которые были выкрашены здания, разнообразились ярким букетом красок распустившихся цветов и нежной зелени, проглядывавших сквозь приоткрытые на улицу калитки не больших садиков. Все это дополнялось изящно выполненными коваными решетками, сделанными специально обученными рабами, которые украшали фасады и балконы, придавая им неповторимое очарование. А смех… Новый Орлеан был наполнен смехом!
Внезапно на глаза Манон набежала слезинка, но она смахнула ее и изобразила подобие улыбки в ответ на кивок седеющей дамы, стоявшей у входа на французский рынок. Она вошла внутрь. Туда и обратно прохаживались хорошо одетые покупатели, их дети резвились вокруг, а рабы, смеясь и болтая между собой, следовали за своими хозяевами. Американские и английские моряки что-то дружелюбно обсуждали. Негритянские женщины в яркой одежде несли на головах доверху груженные корзины. Индейцы, завернувшись в красочные одеяния, сидели на корточках и продавали травы, разложенные в небольшие, вручную сплетенные корзинки.
Надо всем звучали разноязыкий шум толпы, призывные возгласы торговцев, восклицания покупателей и неизбежный смех. Эта картина являла собой столь красочное зрелище, что показалась Манон единственной и в своем роде неповторимой.
Настроение ее снова упало, но она постаралась взять себя в руки. Оживление на улицах ободряюще действовало на разбитое сердце бедной женщины. Всегда, когда ее что-либо беспокоило, она много гуляла и радовалась, наблюдая происходившие в городе перемены. Но сегодня день выдался слишком жарким, а воздух, казалось, обрел осязаемую тяжесть. Бледно-голубое хлопчатобумажное платье прилипло к Манон. То и дело она доставала крохотный вышитый носовой платок и обтирала выступавшие на лбу и над верхней губой капельки пота. Манон себя чувствовала ужасно. Да, она утомилась, но слабость объяснялась не только этим.
Тут она невольно улыбнулась. Внутри у нее рос плод, чье присутствие пока еще не очень сказалось на ее стройной фигуре. Драгоценный ребенок, которого она уже не надеялась обрести, вытягивал ее последние силы. Тошнота преследовала ее целый день. Тошнота… и печаль, которая никак не проходила. Тошнота — из-за ребенка, а печаль — из-за его отца.
Манон слабо охнула. Отведя предложенную ей руку проходившей мимо женщины, она, кивнув ей с благодарностью и сделав глубокий вдох, продолжила свой путь. В такой же день на этом самом рынке она встретила Жерара. Вспомнилось небо, такое же чистое и голубое… и жуткое чувство голода, приведшее к мысли что-нибудь украсть.
Нищета теперь не беспокоила ее. Благодаря щедрости Жерара кошелек никогда не бывал пуст, но ее сердце…
Своей тонкой рукой Манон слегка прикоснулась к плоскому животу, неосознанно пытаясь защитить находившегося там ребенка. Пять дней прошло с тех пор, когда в последний раз она видела Жерара. Воспоминания об унизительном эпизоде, когда он, не говоря ни слова, бросил ее лежащую на полу посреди разбросанной одежды, прожгли Манон как огнем. Он отшвырнул ее с такой же легкостью, как выбрасывают ненужную вещь.
Манон подавила слезы, застилавшие глаза. Non, она вытерпела и так слишком много.
Она готова была закричать от боли. Всегда она встречала Жерара с любовью, которая сквозила в каждом поцелуе, в любом прикосновении. Казалось, Жерар отвечал тем же, на самом деле он просто использовал ее.
Она всхлипнула, вынужденная признаться себе самой, что потребность, которую испытывал в ней Жерар, постепенно переросла в чувство ненависти к ней.
Волна отчаяния захлестнула ее, и она даже подумала, что не сможет жить, если единственным чувством, которое притягивало к ней Жерара, окажется похоть. Одна похоть, без всякой любви, унижала ее невыносимо. Если бы не ребенок…
Она снова положила руку на живот. Будь Манон другой женщиной, она в тот же день, когда Жерар так жестоко оскорбил ее, покинула бы дом, снятый для нее любовником. И это не составило бы труда. Она очень аккуратно обращалась с теми деньгами, которые он ей давал, и в результате скопилась небольшая, но достаточная сумма, чтобы прожить, пока не родится ребенок. К тому времени принесло бы доходы и одно мудрое вложение денег, которое она сделала несколько месяцев назад, и Манон стала бы наконец финансово независимой, не нуждающейся в поддержке никакого мужчины.
Увы, она не относилась к числу благоразумных женщин. По этой причине она решила остаться и дождаться возвращения Жерара, чтобы, прежде чем разорвать с ним отношения, выговорить ему наболевшее, что никогда не решалась сделать раньше. Он вернется — она не сомневалась в этом. Все знали, что Габриэль еще не найдена, и он, без сомнения, будет нуждаться в утешении, которым она его никогда не обделяла.
По правде говоря, она не испытывала радости от мысли, что ей придется разорвать с ним связь. Мысль о расставании причиняла ей такую же боль, как и осознание, что в этом случае Жерар никогда не узнает о своем ребенке, которого она носит под сердцем. Уход от него будет самым трудным шагом в ее жизни. Как бы глупо это ни было, но она все еще любила его.
Не в состоянии более сопротивляться потоку нахлынувших на нее эмоций, Манон резко повернула назад. Она быстро обогнала прогуливающихся дам, смеющихся детей, общительных рабов, любопытных моряков, ярко одетых негритянок, торжественно восседавших индейцев. Шаг ее ускорился, но стал более неуверенным.
— Мадемуазель…
Вздрогнув от прикосновения к своей руке, Манон повернулась к молодому моряку. Искреннее участие, смешанное с восхищением, читалось в его темных глазах.
— Мадемуазель, с вами все в порядке? Я могу что-либо сделать для вас?
Почувствовав, что ее лицо заливают слезы, Манон попыталась стряхнуть их и улыбнуться, отводя свою руку в сторону.
— Non, но я благодарю вас за участие.