С самого зарождения, с Окуджавы (я веду счет с него, хотя сатирические песни существовали и раньше; однако у них не было такой лавинной популярности), общее направление песен было выражено четко: невыносимость подневольной жизни, протест против диктатуры, издевательство над ней.
Ни прибыли, ни убыли не будем мы считать –Не надо, не надо, чтоб становилось тошно!Мы успели сорок тысяч всяких книжек прочитатьИ узнали, что к чему и что почем – и очень точно...
Таков рефрен одной из «ранних», мало известных, но любимых в России песен Окуджавы. Наиболее популярные из них – «Синий троллейбус», «Дураки», «Черный Кот», «Песня американского солдата» – уже известны на Западе, и я только порекомендую вам достать их и послушать. А здесь расскажу о песнях других авторов, известных пока только в России. Этих «других авторов» я по понятным соображениям называть не буду.
«Облака» – так называется песня о миллионах людей, искалеченных в сталинских лагерях, а сейчас «милостиво» выпущенных на свободу и впустую доживающих на пенсии. Один из таких – от его лица поется песня – получил свою подачку от государства и теперь пропивает ее. Он следит за плывущими по небу облаками:
Облака плывут, облака,В дальний край плывут, в Колыму,И не нужен им адвокат,Им амнистия ни к чему!И по этим дням, так как я,Полстраны сидит в кабаках;Нашей памятью в те краяОблака плывут, облака...
Песня с ироническим названием «Старательский вальсок» ставит глубокую моральную проблему молчания из трусости или карьеризма – когда кругом творятся подлости.
Все мы с вами немножко старатели,Потому что молчание – золото.Очень просто попасть в богачи,Очень просто попасть в первачи,Ах, как просто попасть в палачи –Промолчи, промолчи, промолчи...
Когда Советский Союз запустил в космос Гагарина, и газеты буквально лопались от пропагандистских ура-патриотических излияний, народ откликнулся совершенно издевательской песней:
Марья Петровна идет за селедочкой –Около рынка живет –А в поднебесье серебряной лодочкойСпутник советский плывет!
Дальше в песне рассказывается о том, что Марья Петровна не смогла купить «селедочки» – больно дорого с нее запросили, – а советский космический корабль совершил посадку в заданном районе.
Советская пропаганда много кричит о «новом жилищном строительстве», о новых микрорайонах, возникающих в городах и вокруг них. Автор одной из песен живописует тусклый, безрадостный, пьяный быт в таких новых микрорайонах – и вот его вывод:
Микроулица Микрогорького,Микроголод и микропир;Город шаркает микропорками –Микроклимат и микромир!
Громадную популярность завоевала одна из последних песен – остро сатирический сюжетный рассказ о преподавателе марксизма-ленинизма, которого внезапно вызвали для вступления в наследство умершей за границей тетки-миллионерши:
Оказалось, в далекой ФингалииУмерла моя тетя Калерия.
В мировоззрении преподавателя марксизма мгновенно происходит полный поворот, вся его коммунистическая убежденность слетает как шелуха, он посылает к черту свой институт и ждет визы в Фингалию – получать свой миллион. Вокруг него тем временем вьются приятели-собутыльники, одалживают ему деньги на пьянство – с тем, что он пришлет им заграничные «джерси»:
И вам мерси,И вам мерси,А нам – джерси!
Но вдруг из передачи «последних известий» герой узнает, что в Фингалии произошла революция, и вся собственность присвоена государством. Он в бешенстве, он грозит кулаком радиоприемнику и кричит:
Как вы смели, подонки, бездельники –Это ж наше с тетей Калерией!
Песня эта саркастически названа «Балладой о прибавочной стоимости». Прибавочная стоимость – одна из главных экономических категорий Маркса.
Таких песен – различного ритма, настроения, сюжета, но одинакового направления – в России уже не десятки, а сотни. Они распространяются в магнитофонной записи и просто из уст в уста – как правило, все они имеют оригинальные, запоминающиеся мелодии.
Власти долго «не замечали» песен, не знали, как с ними бороться. Окуджаву немедленно уволили из «Литературной газеты». Поэт вынужден был в конце концов уехать в Ленинград и занять скромную должность в местном издательстве.[9] Но, понятно, такие административные меры ни к чему не привели. Уже в Ленинграде Булат Окуджава написал нарочито издевательские стихи о «каплях датского короля» – это популярное в России средство от кашля:
Если правду прокричать вам мешает кашель,Надо больше принимать этих самых капель...
И вот идеологические боссы решили «приручить» песенников, повернуть их творчество в «нужную» сторону. Газеты, особенно комсомольские, стали льстить «менестрелям», в клубах начали устраивать вечера песен с выступлениями наиболее безобидных из них.
Однако провалилась и эта затея. Верноподданных менестрелей никто не слушает, а на вечера песен, чтобы не пустовал зал, стали кое-где приглашать «настоящих» песенников. Почувствовав, что идея оборачивается против них, власти прекратили заигрывание с песенниками, и по этому поводу в печати вновь воцарилось угрюмое молчание.
А Россия поет. И слушает. И думает. И происходят в ней перемены – те самые, страшные для диктаторов подспудные перемены, которые десять лет назад интуитивно предсказал Евгений Евтушенко.
Глава VI. ЖУРНАЛИСТЫ – ПОДРУЧНЫЕ ПАРТИИ.
Поездка по ночному Ташкенту. – Что такое «не обобщать». – Чудесное превращение генерала де Голля. – Приговор до суда. – Кто такой токарь-лекарь Пупкин? – Путеводитель по цензуре. – Тайны современного талмуда. – Журналист за рюмкой водки. – Вечерняя болтовня и серьезная работа.I.
В последний раз я посетил Ташкент незадолго до начала обрушившегося на город бедствия – серии землетрясений. Мой самолет пришел поздно вечером, я выстоял час в очереди за такси и наконец с удовольствием уселся в машину. За рулем сидел широкоплечий красивый парень, он лихо рванул «Волгу» с места и лаконично спросил: «Маршрут?»
— Шелковичная улица, 64.
— О-о! – протянул парень не то с уважением, не то с иронией. – Гостиница ЦК? Большое начальство везу?
В последней фразе ирония звучала уже совсем явно.
— Нет, я не начальство, я журналист.
Шофер пристально, изучающе на меня посмотрел (в России пассажир сидит обычно рядом с водителем).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});