расы и т. д. Говорилось, что все многообразие преступлений просто невозможно охватить «отдельными нормами закона». Значит, ради всеобщей безопасности нужно просто «показать судье основные направления, согласно которым следует понимать состав уголовно наказуемого деяния». Среди таких направлений назывались – не только в статьях журналистов или выступлениях политиков, но и в уголовном кодексе – «здоровое чувство народа» и «руководящая идея». Не сомневаюсь, кстати, что у многих людей такие изменения вызывали одобрение, как, боюсь, вызвали бы и сейчас во многих странах, включая нашу, – государство же борется за безопасность! Что может быть лучше? Осмелюсь предположить, что безопасность КАЖДОГО принципиально лучше, чем безопасность ВСЕХ, потому что последняя подразумевает прежде всего безопасность коллектива, ради которой, как не раз говорилось самыми разными мыслителями, можно пожертвовать интересами отдельного человека. И в нацистской Германии тех, кем можно было пожертвовать, с каждым месяцем и годом становилось все больше и больше.
Многие считают, что Гитлер обрушил репрессии только на определенные группы населения. Грубо говоря, если ты не был евреем, коммунистом, социал-демократом, цыганом, гомосексуалом, душевнобольным, то мог жить спокойно. Для начала можно возразить, что те, кто не мог жить спокойно, а вернее, те, кому вообще было отказано в праве на жизнь, составляли довольно значительную часть немецкого народа. Но и те, кто, казалось бы, не должен был ничего опасаться и мог просто наслаждаться спокойствием под защитой государства и фюрера, рисковали быть казнены (скорее всего, гильотинированы) «за экономический саботаж (1936), за похищение ребенка (1936), при бегстве с места автокатастрофы (1938), за распространение новостей зарубежных радиопередатчиков (1939), за насильственные преступления (1940), за любые тяжкие преступления несовершеннолетних (1940), за похищение предметов из "собрания металлов немецкого народа" (1940), за производство абортов в качестве промысла (1943), за деяния, совершенные по неосторожности (1944), а именно – за неосторожное противодействие предписаниям по военной мобилизации. Последняя смертная казнь (всего она была предусмотрена за более чем 40 составов преступлений) в Третьем рейхе была учреждена декретом от 26 января 1945 года в отношении тех лиц, которые при так называемых акциях по "прочесыванию местности" в пределах собственной территории Германии дадут военнослужащим фашистского вермахта неправильные сведения»[134].
Мало того, в гитлеровской Германии было постановлено, что «лица, виновные в совершении преступления, достигшие 16 лет (если их духовное и нравственное развитие соответствует возрасту 18 лет), подлежат уголовной ответственности, и к ним могут применяться все без исключения меры наказания»[135]. Определять уровень духовного и нравственного развития, очевидно, тоже надо было в соответствии со «здоровым чувством народа» и «руководящей идеей».
Это были приговоры, выносившиеся гражданскими судами, и ясно, что при том уровне агрессивной милитаризации, какой существовал в Третьем рейхе, военные суды уже не могли быть столь же «милосердными», как во время Первой мировой войны. Всего в нацистской Германии было вынесено около 80 000 смертных приговоров, из них 33 000 – военными судами, а, следовательно, 47 000 – гражданскими. При этом жуткий маховик репрессий работал не останавливаясь – и даже, наоборот, раскручиваясь все сильнее. Чем ближе к поражению, тем больше смертных приговоров выносили военные суды. «Только за один месяц 1945 года число смертных приговоров в вермахте достигло цифры, которая в пять раз превысила число смертных приговоров в Германии за всю Первую мировую войну»[136]. Инерция была столь сильна, что 10 мая 1945 года в немецкой военной группировке в Норвегии, командование которой не желало признавать подписанную капитуляцию, были вынесены и приведены в исполнение четыре смертных приговора за отказ солдат продолжать сражаться. Еще девять человек там же приговорили к смертной казни за дезертирство 18 мая 1945 года!
Цена жизни в Испании в ХХ веке
В Испании традиция отсутствия смертной казни была совсем слабенькой – здесь в течение многих веков казнили много, мучительно и любили делать из этого яркое представление. Испания не участвовала в Первой мировой войне и, казалось бы, должна была избежать многих моральных и политических последствий, подтолкнувших другие страны к культу насилия в целом и ко все большему использованию смертной казни в частности. Но чего-чего, а насилия в Испании ХХ века было предостаточно. Уже первые десятилетия нового века ознаменовались тем, что Энтони Бивор называет «тревожными годами», – бунтами городских бедняков и их жестоким подавлением, ужасающей по своей грязи и жестокости колониальной войной. В 1917 году солдатские объединения, «хунты обороны», потребовали улучшения условий службы, это спровоцировало политический кризис, премьер-министр распустил парламент. «3 августа началась стачка в Мадриде, Барселоне, Бильбао, Сарагосе, Овьедо, в шахтерских районах Астурии и Андалусии. Но хунты обороны не только отказались поддержать революцию – их члены приняли участие в подавлении забастовок. 72 человека погибли, 156 человек были ранены, 2 тысячи арестованы. В Астурии, где забастовка затянулась на месяц, генерал Рикардо Бургете и молодой майор Африканского корпуса Франсиско Франко возглавили репрессии, не гнушаясь пыток»[137].
В этом эпизоде, не слишком заметном на фоне последующих бурь, хорошо видны все составляющие будущей волны насилия – солдаты, которые могут качнуться то в одну, то в другую сторону, энергичные рабочие, жестокое подавление выступлений. Кризис 1917 года был только одним звеном длинной кровавой цепи: «В деревнях поденщики из Андалусии не прекращали собственную долгую жакерию – обреченные на провал бунты. Не было конца забастовкам сельских батраков. Для их подавления привлекалась Гражданская гвардия, прибегавшая к стрельбе и к арестам»[138]. Ужасающая Рифская война в Марокко – жестокая и грязная, как и все колониальные войны, – длилась с 1921 по 1926 год: восставшие марокканские повстанцы вырезали уже капитулировавшие перед ними испанские части, французские и испанские войска применяли химическое оружие, а испанские офицеры весело позировали с отрубленными головами противников.
После победы республиканцев на выборах 1931 года и отречения короля Альфонсо XIII насилие быстро выплеснулось наружу в городах и особенно в сельской местности, где социальное напряжение было крайне велико. Левые громили церкви и монастыри – о Долорес Ибаррури, знаменитой Пассионарии, рассказывали, что она якобы зубами перегрызла горло какому-то священнику. Конечно, это, скорее всего, сказка, но такие сказки появляются во времена, когда есть основания им верить. Гражданская гвардия продолжала охранять порядок доступными ей способами, например убивая задержанных «при попытке к бегству». Тогда же знаменитый философ Ортега-и-Гассет произнес мрачное пророчество: «В испанской политике появилось "ребячество, значит, жди насилия"»[139].
На этом фоне отмена смертной казни, произошедшая в 1932 году, не могла быть долгой – и уже в 1934 году высшая мера вновь появилась в законодательстве в качестве