утвердить приговор, мотивируя спешной поездкой в штаб фронта. Под предлогом болезни отказался утвердить приговор председатель армейского комитета III армии. Однако приговор утвердил его "временный заместитель", солдат, один из рядовых членов армейского комитета, временно "заместивший" председателя. Приговор был приведен в исполнение в 5 часов 15 минут утра 1 августа»[126].
Бывало, что смертный приговор восставшим солдатам вызывал новые восстания, а расстрельные команды отказывались приводить его в исполнение. Что это – распад армии под воздействием большевистской агитации, как потом будут писать в мемуарах белые генералы? Или просто невозможность людей смириться с бессмысленностью войны и кровавыми казнями?
19 июля Корнилов был назначен главнокомандующим и – в отчаянной попытке восстановить дисциплину в разваливавшейся армии – начал убеждать Керенского ввести смертную казнь и в тыловых частях.
Можно представить себе яркую картинку: добейся Корнилов своего, не испугайся в последние дни августа Керенский, не объяви он харизматичного конкурента предателем революции – и не провалился бы «корниловский мятеж», Корнилов стал бы диктатором, навел железной рукой порядок, приструнил, арестовал, казнил большевиков, заставил под угрозой расстрела солдат идти в бой и завершил бы войну… И не было бы ни большевистского переворота, ни гражданской войны, ни всех последующих морей крови… Введением смертной казни и «малым количеством смертей» предотвратили бы куда большее зло…
Возможно, и так, хотя сегодня трудно сказать, послушались бы солдаты Корнилова, сумел бы он справиться с большевиками, получилось бы у него остановить уже вышедшую из-под контроля стихию… Но даже если бы сумел, то кровавый маховик совершил бы еще один круг, снова начали бы казнить, казнить, казнить. И никуда не делись бы те миллионы людей, которые вернулись в страну из окопов и принесли с собой военный синдром со всеми вытекающими отсюда последствиями. Большевиков-то, может быть, и остановили бы, а не вышла бы из окопов мировой войны новая власть, напоминающая правительство Муссолини? Не случайно, может быть, именно итальянский опыт позже, в эмиграции, вызывал интерес у многих «корниловцев»?
Но всего этого не произошло. История России – и история смертной казни – пошла по другому пути. 28 сентября 1917 года Керенский, жаждавший отмежеваться от всего, что делал летом того года Корнилов, приостановил применение смертной казни «до особого распоряжения». 28 октября 1917 года большевики, жаждавшие отмежеваться от всего, что до них делало Временное правительство, издали декрет о том, что «восстановленная Керенским смертная казнь на фронте отменяется». Однако уже 20 ноября снятый большевиками главнокомандующий генерал Духонин, отказавшийся начать переговоры с немцами о перемирии, был растерзан солдатами. Конечно, не было ни суда, ни приговора, но таким было общество, где якобы не действовала смертная казнь. А уже 7 декабря была создана Чрезвычайная комиссия, которая будет пытать и расстреливать, не обращая внимания на то, действует ли в стране институт смертной казни – или же на нее в очередной раз введен мораторий.
Наконец, 21 февраля 1918 года казнь опять была узаконена. Советская власть издала декрет «Социалистическое отечество в опасности», где, в частности, содержалось требование создавать батальоны для рытья окопов и тут же оговаривалось: «В эти батальоны должны быть включены все работоспособные члены буржуазного класса, мужчины и женщины, под надзором красногвардейцев; сопротивляющихся – расстреливать». Расстреливать на месте преступления, то есть без суда, предлагалось «неприятельских агентов, спекулянтов, громил, хулиганов, контрреволюционных агитаторов, германских шпионов».
Как мало времени понадобилось на то, чтобы от ограничения смертной казни «исключительными», в основном политическими, преступлениями прийти к необходимости расстреливать мужчин и женщин, не желающих рыть окопы, спекулянтов (торговцев на черном рынке в голодной стране), хулиганов (а как вообще определить уровень хулиганства, за который надо убивать?).
Ясно, что столь скорый разрыв с полуторавековой традицией смягчения наказаний и ограничения смертной казни стал возможен на фоне политических страстей, терзавших Россию в предыдущие десятилетия, психологической военной травмы и вакуума власти, которым воспользовались большевики. А еще, наверное, сыграло свою роль то, что смертная казнь все-таки существовала. Да, ограниченная, да, со все сужавшимся кругом применения – но она была, она никуда не делась – и как только ситуация в стране пошла вразнос, власть – будь то Корнилов в борьбе с большевиками или большевики в борьбе с немцами и своими политическими противниками – начала хвататься за это средство.
А дальше началась еще одна война – гражданская, которая только закрепила уже и так существовавшее пренебрежение человеческой жизнью. 5 сентября 1918 года, после покушения Фанни Каплан на Ленина, Совнарком принял декрет «О красном терроре», стоивший жизни тысячам людей. Скажем прямо, что белые власти во время войны декрета «о белом терроре» не принимали, но пыток и расстрелов тоже не гнушались.
Конечно, и красные, и белые воспринимали казни как временную меру, как необходимые для наведения порядка действия, но только порядка от этого больше не становилось, усиливались только разорение и озверение.
Сначала большевики предоставили право выносить смертные приговоры революционным трибуналам, отдельно оговорив в 1919 году в «Руководящих началах по уголовному праву РСФСР», что народные суды не могут приговаривать к смертной казни. Смертная казнь была наказанием за преступления политические, против власти государства. Расстреливали за побег из тюрьмы, за дезертирство или укрывательство дезертира (!!!), за «злоумышленное разрушение железнодорожных сооружений»
И если военно-полевые суды Столыпина за восемь месяцев приговорили к смерти чуть больше тысячи, а казнили 683 человека, «то за семь месяцев 1919 г. органами ВЧК было расстреляно 2089 человек, всего за год и семь месяцев – 8389 человек»[127]. Теперь уже получалось 442 человека в месяц и почти 15 в день – символичный рост. И это не считая тех, кто погибал на фронтах гражданской войны или умирал от голода и тифа.
В январе 1920 года, когда гражданская война близилась к завершению, большевики торжественно отменили смертную казнь, но уже в мае того же года снова позволили губернским революционным трибуналам выносить смертные приговоры. «По некоторым данным, в 1920 г. к расстрелу были приговорены 6543 человека»[128]. Получается 545 в месяц и 18 в день…
В принятом в «вегетарианском», нэповском 1922 году уголовном кодексе в списке наказаний смертная казнь не значилась – самыми тяжкими наказаниями, с которых начинался список, были «изгнание из пределов РСФСР на срок или бессрочно» (вспомним «философский пароход») и «лишение свободы со строгой изоляцией или без таковой». Но тут же, после статьи 32, содержавшей список наказаний, шла статья 33: «По делам, находящимся в производстве революционных трибуналов, впредь до отмены Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом, в случаях, когда статьями настоящего