не болел этим никогда и не болеет.
2) Создавшееся положение на участке Юго-Западного фронта, как я уже докладывал, характеризуется не только выходом сегодня противника в район Ромны–Гайворон, но и взломом обороны в районе Чернигов–Окуниново. 5-я армия ведет тяжелые бои в окружении, как я уже докладывал Вам, тов. маршал, понимая всю важность, которую играет в общем деле наш Юго-Западный фронт, все время стремимся к тому, чтобы не дать возможности противнику достигнуть здесь какого-либо успеха. Но, к сожалению, все возможности, которыми мог самостоятельно располагать Военный совет фронта, исчерпаны и оказались недостаточными в условиях сложившейся обстановки.
3) Я полагаю, что взять что-либо еще от Костенко нельзя, так как он занимает 150-километровый фронт и если сейчас взять от него еще две дивизии, то оставшееся число дивизий будет занимать фронт обороны не менее 30 километров на каждую. Кроме того, последнее время, по данным нашей авиаразведки, установлена подача пополнения противником из глубины железнодорожными эшелонами на станцию Мироновка. Если учесть все это и учесть состояние, вследствие непрерывных дождей, порчи дорог, то в случае форсирования противником реки Днепр в районе Ржищев, Канев вряд ли Костенко сможет воспрепятствовать этому. Таким образом, в этих условиях я и Военный совет в целом полагаем, что у нас имеется единственная возможность, откуда мы могли бы еще взять силы и средства для уничтожения группы противника, стремящейся выйти с направления Козелец на Киев и с направления Бахмач, Конотоп на глубокий тыл фронта, — ею является КИУР.
Вот смысл наших предложений Ставке при условии отсутствия подачи нам резервов.
Прошу Ваших указаний. У меня все.»
Уважаемый читатель, обрати внимание, что командование Юго-Западным фронтом ни слова не сказало об оставлении Киева, об общем отходе войск на тыловые рубежи. Только о том, чтобы с Киевского укрепленного района, где стояла самая сильная армия, 37-я под командованием А. Власова (того самого, да), снять части и направить их для отражения наступления немцев под Ромно. Это очень важно. Кирпонос испугался, что дальнейшее отстаивание предложения по общему отходу фронта приведет к тому, что его обвинят в панических настроениях.
Шапошников отвечает:
«Вы и так в КиУРе оставляете только четыре дивизии, больше оттуда снимать нельзя. Я считаю, что с правого берега Днепра западнее Остер можно вывести еще одну дивизию, 87-ю или 41-ю с[трелковую] д[ивизию]. Что же касается армии Костенко, то, имея в своем составе 8 стрелковых дивизий за рекой Днепром, смело можно растянуть дивизию на 25–30 километров. Затем у Вас должна восстанавливаться 81-я м[оторизованная] д[ивизия], в каком она виде сейчас? Иначе Ваш правый фланг нам придется укреплять и приходится на более или менее пассивных участках растягивать свои силы. Правда, в пятой армии у Потапова три дивизии из окружения пробиваются с переправами через реки, если они действуют организованно, то им это вполне удастся. Лишь бы только не бросали автоматику и артиллерию. Нельзя ли у противника разрушить все же переправу через Днепр да и через Десну и тем остановить его движение. У меня все.»
Т. е., начальник Генштаба боится, что снятие войск с КиУРа может привести к тому, что немцы там прорвут оборону и выйдут к Киеву. Отвечать придется тому, кто согласовал это решение командования фронта. Шапошников идти сам на такой риск не намерен. Кирпонос тоже был не лыком шит:
«1. 41-я с[трелковая] д[ивизия] выведена и сегодня принимала участие в боях за Козелец.
2. Два полка 81-й с[трелковой] д[ивизии] уже отправлены на кременчугское направление для усиления действующей там нашей группы войск по уничтожению противника.
Таким образом, по Вашему указанию можно рассчитывать лишь на две с[трелковые] д[ивизии] из армии Костенко.
Авиации поставлена задача на уничтожение переправ противника. Однако пока это положительных результатов не дало.
Если Ставка считает наши предложения не совсем правильными и приказывает выполнить только что данные Вами указания, Военный совет фронта принимает это к исполнению.»
Т. е., ладно, гражданин начальник, будем исполнять ваши указания, если что случится — виноваты вы, потому что дали нам неправильные указания.
Шапошников немедленно отвечает:
«1. Ставка Верховного главнокомандования считает Ваше предложение пока преждевременным.
2. Что же касается средств для парирования вылазок противника на Вашем правом фланге, то я предложил Вам свой вариант решения. Может быть, Вы найдете иной выход для укрепления Вашего правого фланга.»
Он никаких указаний не даёт теперь, он только предлагает вариант. Ищи сам выход, Кирпонос.
С Кирпоносом такое не проходит:
«Кроме предложенного Вами, если наше предложение о КиУРе отпадает, другого выхода нет. У меня все.»
Т. е., Кирпонос намекает начальнику Генштаба, что будет выполнять только его указания насчет двух дивизий из 26-ой армии. Всё что случится дальше — ответственность на том, кто это предложил. На Шапошникове.
Шапошников снова:
«О КиУРе можно говорить только в связи с общим решением, а общее решение преждевременно. Пока все.
До свидания.»
Оба красавцы. И Шапошников, и Кирпонос. Сначала Кирпонос выходит на Ставку с предложением, поддержанным С. М. Буденным, об общем отводе войск, но когда Шапошников намекает на паникерские настроения, тут же отказывается от этого предложения и заявляет, что хотел всего лишь снять часть войск с КиУРа. Отводить войска от укрепрайона рискованно, можно Киев потерять, поэтому Генштаб предлагает снять дивизии с другого направления. Фронту достаточных сил, кроме как у Киева, взять негде, те дивизии, которые предложил перенаправить от 26-ой армии Шапошников, проблему не решат, поэтому фронт будет выполнять указания Генштаба. Кирпонос умыл руки. Но если фронт сам отказался от своего же предложения об общем отходе, согласившись с тем, что это преждевременно, то тогда нельзя снимать войск и с КиУРа. Шапошников тоже руки умыл. Красавцы!
Помните, как посланный к генералу Дмитрию Павлову Шапошников доехал до Могилева, увидел, что там творится и тут же очень тяжело заболел. Но как только он узнал, что в Могилев прибыл Ворошилов — сразу, моментально, выздоровел. Со здоровьем у Бориса Михайловича, конечно, было неважно, об этом все знали. Зато своим нездоровьем можно пользоваться в ситуациях, когда необходимо брать на себя ответственность. Как только необходимо — их бин больной. И никто не заподозрит, что ты симулянт, все знают, что у тебя туберкулез. А когда появляется Ворошилов, который сам на себя берет всю ответственность, то можно и выздороветь.
Был такой царский генерал Игнатьев, военный атташе в Париже, который потом перешел на службу Советской власти. Он написал мемуары