— Ах, вот они! — вскричал он, заметив их.
— Хосе!
— Да, сеньора, это я, но вам нельзя здесь оставаться теперь, уходите, ради неба! — сказал он с горестным выражением.
— Вы слышали, Хосе? — спросил дон Луис.
— Да, сеньор, я слышал все, но сеньора не должна…
— Хорошо, хорошо, я иду, мой хороший Хосе, — сказала ему ласково донья Эрмоса.
— Я хотел вас спросить, Хосе — начал дон Луис, когда они вошли в дом, — вы не различили из какого оружия стреляли первые два раза и из какого отвечали?
— Ба! — произнес ветеран с улыбкой, занятый запиранием двери.
— Ну, отвечайте мне, прошу вас!
— Два первых залпа были из терсеролей, а третий из ружей.
— Я так и предполагал.
— Всякий, кто знает огнестрельное оружие, не может ошибиться в этом! — сказал тот пожав плечами.
И, чтобы избежать дальнейших расспросов, он пошел зажечь свечу в той комнате, где спали дон Мигель и дон Луис, когда они проводили ночь на даче.
Когда молодой человек вошел в гостиную, он был испуган бледностью доньи Эрмосы.
Молодая женщина, сидя на стуле и опираясь локтями на стол, закрыла лицо руками и молча плакала.
Дон Луис, уважая ее скорбь, вошел в столовую, открыл окно и стал жадно прислушиваться к шуму извне.
Но он не слыхал ничего тревожного: кругом царила глубокая тишина.
Молодой человек, заперев окно, возвратился в гостиную. Донья Эрмоса сидела в прежнем положении.
— Успокойтесь, дорогая Эрмоса, — сказал он, садясь возле нее, — все кончено. Я уверен, что теперь Мигель смеется, как сумасшедший.
— Но столько выстрелов, мой друг! Невозможно, чтобы кто-нибудь из них не был ранен!
— Наоборот, дорогая моя, невозможно, чтобы пуля из терсероли попала в шлюпку в пятидесяти шагах. Масоркерос заметили ее тень на воде и стреляли наугад.
— Но они следят за всем берегом. Боже мой, как вернется Мигель!
— На рассвете, когда патрули уйдут.
— Тонильо приготовил ему лошадь?
— Да, сеньора, — отвечала Лиза, вошедшая в эту минуту с чашкой чаю для Эрмосы.
Луис встал и снова пошел прислушиваться к окну в столовой: невольно и он почувствовал какое-то смутное беспокойство.
Едва он успел простоять у окна три минуты, как со стороны Бахо послышался легкий шум.
Минуту спустя этот шум стал уже совершенно явственным, и дон Луис узнал в нем звук копыт нескольких лошадей.
Лошади остановились у подошвы холма, звук нескольких голосов достиг чуткого уха молодого человека, и затем лошади, по-видимому, возобновили свой бег.
— Это, наверное, тот патруль, который стрелял, — пробормотал про себя Луис, — без сомнения они остановились у подошвы холма и говорили, вероятно, об этом доме. Они хотят сделать круг и вернуться по верхней дороге. Несчастье! — прибавил он, кусая губы до крови.
Когда он вернулся в гостиную, донья Эрмоса прочла по его глазам, что случилось что-то необычное.
— Говорите, Луис, — произнесла она, — не скрывайте ничего от меня, мой друг, вы знаете, что я храбра и всегда готова к несчастью.
— Несчастье, нет! — отвечал молодой человек, стараясь скрыть от нее правду.
— Что же тогда?
— Может быть… Может быть ничего… ерунда, мой друг, ничего более.
— Нет, вы меня обманываете. Повторяю, хочу это знать!
— Ну, если вы этого требуете, то я вам скажу: вероятно, тот патруль, который стрелял по шлюпке, только что прошел у подошвы холма, вот и все.
— Это все? Хорошо, вы увидите, поняла ли я то, что вы хотели скрыть от меня. Лиза, позови Хосе!
— Зачем? — спросил дон Луис.
— Вы это узнаете.
Старый солдат появился на пороге гостиной.
— Хосе, — сказала донья Эрмоса, — возможно, что на дачу сегодня ночью нагрянут с обыском, поэтому заприте хорошенько двери и приготовьте оружие.
Дон Луис был поражен таким мужеством и таким спокойствием в опасности.
— Это уже сделано, сеньора, — отвечал ветеран, — я могу дать двадцать выстрелов, да имею еще саблю.
— Я — четыре и рапиру! — сказал Луис, внезапно поднимаясь со своего места.
Но еще более внезапно он снова сел.
— Нет, — сказал он, — здесь не будет пролита кровь.
— Как?
— Я говорю, Эрмоса, что моя жизнь не стоит бесполезного сопротивления, которое неизбежно приведет к гибели всех.
— Хосе, делайте то, что я вам приказала! — сказала решительно молодая вдова.
— Эрмоса! — вскричал дон Луис, — умоляю вас во имя нашей любви!
— Луис, — отвечала она с невыразимой нежностью в голосе, — я живу только вами: если вы умрете, милый, то и я умру.
Едва молодая женщина успела произнести последние слова, как на верхней дороге послышался галоп нескольких лошадей.
Дон Луис встал, спокойный и решительный; пройдя через двор, где расхаживал Хосе, он вошел в свою комнату. Скинув свое пальто, он вынул из-за пояса двуствольные пистолеты, осмотрел курки, взял свою шпагу и, вытащив ее из ножен, отнес ее в угол двора.
В этот момент на дворе появилась донья Эрмоса, за нею шла испуганная Лиза.
— Сеньора, — прошептала Лиза, — хотите, я прочту мою молитву?
— Да, дорогая крошка, — отвечала ее госпожа, целуя ее в лоб, — ступай в гостиную и молись, Бог, без сомнения, услышит твою невинную молитву.
Ночь была темна; удушливый воздух предвещал близкое наступление грозы.
Едва донья Эрмоса успела обменяться несколькими словами с доном Луисом и своим старым, верным, слугой, как вблизи дверей послышались голоса и шум шпор и сабель нескольких всадников, соскакивавших со своих лошадей.
Дон Луис и донья Эрмоса вернулись в гостиную, выходившую под навес, и увидели Лизу, которая, скрестив руки, молилась на коленях перед распятием.
Словно для того чтобы ребенок успел закончить свою молитву, в дверь раз двенадцать грубо ударили сабельными рукоятками именно в тот момент, когда Лиза поднялась с колен.
— Вот на чем мы с Хосе порешили, — сказал дон Луис донье Эрмосе, — мы не будем ни отвечать, ни открывать дверей. Если они попытаются взломать дверь, то потратят на это много времени, так как она очень толста и прочна. Если же, наконец, им удастся взломать ее, тогда у нас все-таки будет преимущество, потому что они к тому времени устанут.
Между тем удары в дверь возобновились.
— Взломать дверь! — раздался суровый голос.
Хосе рассмеялся и оперся плечом о косяк двери в гостиной.
— Это невозможно! — отвечало несколько голосов после тщетных усилий исполнить порученное приказание.
— Стреляйте по запору! — проговорил тот же человек, который отдал первое приказание.
Хосе сделал знак дону Луису и донье Эрмосе податься вправо и влево.
Одновременно раздались четыре выстрела из терсеролей — и замок упал к ногам Хосе, спокойно повернувшегося к своей госпоже.