достав из него чебурек, с аппетитом откусил большой кусок.
— А туалет — бр-р-р, — поморщился Дульцов. Дожевав, он открыл бутылку с газированной водой и принялся запивать съеденное. — Запах ужасный и все под самую крышку уже загажено. Так что если захочешь — рекомендую лучше на трассе где-нибудь остановиться.
— Смотри, — обратился к нему Роман, подняв вверх кисть руки и растопырив пальцы.
— Где ты его взял? — удивился Дульцов.
— Купил, — коротко ответил Роман.
— Ха-ха-ха, купил! — оценил шутку Дульцов. — И вправду — что за глупые вопросы я задаю?! Здесь же столько ювелирных магазинов вокруг! — по-доброму сострил он, оглядываясь по сторонам с таким видом, будто они находились сейчас на оживленной улице какого-нибудь мегаполиса.
— У цыганки купил, — тоже веселясь, ответил ему Роман.
— У какой цыганки? — поинтересовался Дульцова, несколько успокоившись и внимательнее присматриваясь к кольцу.
— А я откуда знаю, — усмехнулся Роман. — Цыганке деньги на бензин нужны были, и она предложила мне купить у нее кольцо.
— И за сколько ты его взял? — уже серьезно спросил Дульцов.
— Четыре с половиной, — настороженно ответил Роман, не понимая причины столь резкого изменения настроения друга.
— И где сейчас эта цыганка?
— Не знаю, — оглянулся по сторонам Роман. — Наверное, бензин пошла покупать. А ты ее внутри не видел?
— Нет, не видел, — с этими словами Дульцов вышел из машины и быстрым шагом направился к зданию заправки.
Он ненадолго зашел внутрь, но быстро вышел и вернулся к машине. Роман тоже уже стоял на улице.
— Никакая цыганка у них ничего не покупала и вообще не заходила, — сказал Дульцов, подойдя к Роману.
Роман совершенно смутился. Он оглянулся по сторонам — вокруг не было ни одной живой души. Совершенно пустая трасса просматривалась отсюда на несколько километров в каждом направлении, и он ума не мог приложить, куда делась цыганка, да еще и с детьми, если ее не было в здании заправки. Они будто бы испарились.
Простояв на улице с полминуты, друзья сели в машину. Роман был весь напряжен, тревога вдруг сковала его. Для беспокойства были серьезные основания, но внутренне он всячески противился повисшим над ним мыслям, не желая допускать возможности того, к чему упорно подводил его Дульцов.
— А ты по поводу чего так волнуешься? — все-таки не выдержав, спросил Роман уже в машине.
Дульцов вопросительно посмотрел на Романа, пытаясь уяснить для себя, не шутит ли он с ним, но увидев встревоженную физиономию друга, понял, что он спрашивает со всей возможной серьезностью.
— Это не золото, — сказал он спокойно. — Подделка.
Услышав эти слова Дульцова, Роман совсем не изменился в лице, у него не дрогнул ни единый мускул — он заранее знал ответ друга.
— С чего ты взял?
— Как это с чего я взял? Ты купил кольцо у совершенно незнакомой, случайно попавшейся тебе на трассе цыганки! — тщательно выговаривая каждое слово, произнес Дульцов.
— Ну и что здесь такого? — чуть громче спросил Роман. — Это же цыгане. Золото — их хлеб. Они только тем и живут, что украшения перепродают.
— Вот потому, что это цыганка продала тебе кольцо, именно поэтому оно и не настоящее. Хлеб цыган не золото, их хлеб — обман доверчивых лопухов.
— Да о чем ты вообще? — вспылил Роман, окончательно убедившись, что рассуждения Дульцова были лишь догадками, и он не имел никаких весомых аргументов. — У них топливо закончилось, и они встали на машине в нескольких километрах отсюда. Она с канистрой была; и вообще ее только бензин интересовал, но просто денег совсем не было, вот и пришлось кольцо продать.
— Ну и где же она, если ей только бензин нужен был? — вопросительно развел руками Дульцов.
Роман не знал, как ответить на этот вопрос. Через несколько секунд Дульцов завел автомобиль и друзья, отъехав от заправки, продолжили свой путь.
— Она с детьми была, — произнес Роман. — Торговалась, и уступать-то ни в какую не хотела.
Дульцов в этот раз ничего не отвечал, а продолжал хранить молчание, управляя автомобилем с необычно серьезным выражением лица. Романа такое несвойственное его другу поведение возмутило еще сильнее и он, решительно отказываясь верить в то, что цыганка обманула его, подсунув фальшивый перстень, не находил себе места переполняемый желанием опровергнуть эту безосновательную уверенность Дульцова в своей правоте.
— Ты что, решил, будто перстень фальшивый только исходя из того обстоятельства, что я купил его у цыганки? — снова обратился Роман к другу. — Но ведь тебя же там не было, ты не видел что за цыганка, как она выглядела.
Дульцов молчал.
— Ты же даже не взглянул на кольцо, — продолжил Роман, снимая его с пальца и протягивая Дульцову. — Посмотри на цвет, на вес… И проба вот здесь есть. Отличный перстень… Ты что думаешь, я золото не отличу от подделки? — не унимался он, похоже не в состоянии сейчас успокоиться.
— Рома, я не собираюсь с тобой спорить, — ответил Дульцов, не взяв перстень, а только, в знак уважения к другу, мельком взглянув на него. — В конце концов — это твои деньги и я уж точно ничего здесь не потерял. Приедем в Китай — проверим в ювелирном магазине, и если это окажется золотом, то я искренне порадуюсь за тебя.
— Да конечно золото, что это еще может быть? — произнес Роман как бы больше для себя, нежели для Дульцова.
Он надел кольцо назад на палец и вернулся, наконец, к забытому чебуреку.
«Сто процентов золотой», — продолжал размышлять про себя Роман, откусывая чебурек, который за это время успел уже остыть и сделаться совершенно резиновым.
II
Шел уже третий день, как друзья выехали из N-ска. Они вели автомобиль, поочередно сменяя друг друга, останавливались редко, лишь для того, чтобы перекусить и не задерживались на ночевку, а отдыхали прямо на ходу, тут же в машине. Основная проблема езды таким способом заключалась в том, что автомобиль Дульцова имел небольшие размеры и не был предназначен для сна. Друзья спали скрючившись в несуразных и жутко неудобных позах, отчего у них периодически затекали конечности или отдельные участки тела. Кроме того почти полное отсутствие движения и возможности размяться заставляло их обоих мучиться суставами: Дульцов страдал со своим ранним радикулитом, а у Романа постоянно ныло колено, которое он сильно ушиб несколько лет назад. Но никто из них не жаловался: каждый терпеливо переносил боль и дискомфорт молча в себе, то и дело (в особенно тяжелые моменты) просыпаясь, в бессильной злобе скрежеща зубами и, проклиная все на свете, думая на друга, что «…ему-то эта поездка обходится значительно легче, у него