как у него обстоят дела, насколько серьезно он пострадал. Ты может быть даже хотел помочь ему тогда, но лишь для того, чтобы в случае если по какой-нибудь причине дело примет негативный для тебя оборот, иметь его симпатии на своей стороне, и возможность заявить, что посещал его и очень переживал за его здоровье. Решение же следователя исключило все другие варианты в твоей ситуации, расставило все точки и дало этот последний недостающий процент, который и прекратил все твои переживания.
— Именно! — громко произнес Дульцов. — Как только я узнал о решении следствия, в голове у меня произошла переоценка событий, на этот раз уже с позиции моей полной и доказанной невиновности. Это изменило мое отношение до неузнаваемости, изменило в худшую сторону. Даже мизерный шанс понести наказание заставлял меня воспринимать эту ситуацию намного, в разы более серьезно и ответственно. То есть отношение человека к какой-нибудь ситуации в корне различается, в случае, когда он уверен в своей безнаказанности, и когда есть хоть даже малейшая, ничтожнейшая вероятность, что его действия будут признаны преступными! — размеренно, но в тоже время твердо и энергически проговорил свою мысль Дульцов. — Ты знаешь, — продолжил он уже спокойнее, вопросительно посмотрев при этом на Романа, — что у нас сейчас по закону президент обладает полной и пожизненной неприкосновенностью?..
— Знаю.
— Но если освобождение от такой незначительной ответственности как в моем случае коренным образом изменило мое восприятие ситуации, то вообрази, как будет относиться к своим решениям человека, который знает, что он недосягаем для правосудия и любое его действие становится действием за рамками закона! Представляешь, что это такое?!! В тот день, когда человек, вступая в должность президента России, принимает на себя ответственность за огромную страну с многомилионным населением; в тот самый день, начиная с которого любое свое решение он должен взвешивать и оценивать как никогда прежде; в этот же день он осознает свою полную безнаказанность, понимает, что по закону не может уже быть привлечен к ответственности, что бы ни делал!!!
Дульцов был увлечен до крайности: всего его переполняло эмоциями, глаза горели, дыхание сбилось от столь длинной и импульсивной тирады. Но взглянув по окончании своей речи на Романа, он с удивлением обнаружил, что тот пребывал в совершенно спокойном состоянии: похоже было, что эти слова нисколечко его не тронули.
— Да о чем говорить, — произнес Роман, с какой-то усталостью в голосе. Озвученная Дульцовым мысль была для него отнюдь не нова, так что навязчивая речь друга даже слегка его утомила. — Такого нет ни в одной цивилизованной, более-менее развитой стране. Будь ты хоть граф, хоть министр, хоть президент, хоть королевская особа — перед законом ты такой же гражданин, как и все. Существует практика, что президента нельзя привлекать, пока он исполняет свои полномочия, что логично и обоснованно, ведь страна не может остаться без лидера, но как только он уходит с поста (а в развитых странах в случае нарушения закона это происходит, как правило, досрочно и очень быстро), то подвергается суду наравне со всеми.
— И я именно проникся этой разницей! — с чувством продолжил Дульцов. — Разницу между тем, когда есть хоть малейшая вероятность, что тебя привлекут к ответственности и тем, когда твои действия уже не могут быть осуждены по законодательству. Разница между двумя этими случаями выглядит несущественной, но психологическое ее значение огромно! Это же абсурд — вывести за рамки правового поля отдельного человека, и не какого-нибудь там обычного служащего, а полностью снять ответственность с президента страны!
Лицо Дульцова было сейчас преисполнено негодованием. Он действительно пропустил через себя, впитал оба этих состояния, прочувствовал их огромную разницу в результате столь резкого перехода из одного в другое. Дульцов видел и то, что Роман разделяет его точку зрения, но никак не мог понять, почему он так спокоен. Ему казалось, что друг не до конца осознает всю важность и глубину мысли, которую он пытался до него донести, и Дульцов хотел открыть ему свои чувства, дать возможность прикоснуться к этим эмоциям. Но Роману это совершенно не требовалось. Принцип равенства перед законом всех без исключения граждан был в системе его жизненных ценностей настолько первоочередным и обязательным, что ему не нужно было для его глубокого осознания пропускать через себя эти ощущения, подобно тому, как любому нормальному человеку не требуется быть жертвой насильника, чтобы понять абсолютную неприемлемость насилия.
— Наши предки будут смеяться и недоумевать над нами, так же как мы сейчас смеемся и недоумеваем над крепостным правом или системой наследственного правления, — произнес Роман настолько тихо, будто специально хотел, чтобы Дульцов его не расслышал. У него не было желания продолжать этот пессимистический, бесплодный разговор, и он снова уставился в окно в попытке поскорее сменить направление своих мыслей.
Друзья ехали сейчас по густому сосновому лесу. Деревья здесь были высокие, с прямыми голыми стволами, и только на самых вершинах у них имелись широкие хвойные кроны, которые полностью заслоняли собой большую часть небосклона, оставляя свободной лишь узкую голубую полосу над дорогой. Прямые солнечные лучи попадали сюда всего на несколько часов в день, когда солнце, проходя по небу, пересекало эту полосу, и сейчас оно находилось как раз над дорогой. Свет падал на стволы деревьев, освещая яркую желто-коричневую кору сосен, и проникал дальше, в самую чащу, туда, куда ему, не реши человек проложить здесь дорогу, никогда не суждено было бы попасть. Солнечные лучи нарушали вековой сумрак под кронами соснового леса и дымкой растворялись здесь, пробуждая новую жизнь: ближе к дороге трава на земле становилась заметно выше и гуще, а канавы вдоль трассы заросли даже достаточно приличными кустарниками, которые зеленели сейчас, развернув свои листья навстречу солнцу.
От созерцания всей этой первозданной красоты к Роману быстро вернулось его прежнее хорошее настроение. Его переполнило изнутри самыми положительными эмоциями, душе, казалось было тесно в груди, и она всеми силами старалась выплеснуться наружу. Желание это было столь непреодолимым, что глубоко вздохнув, Роман, не в силах уже сдерживать переполнявшие его чувства, принялся радостно напевать вслух:
— Был шторм, канаты р-р-рвали кожу с рук,
И якорная цепь визжала чертом,
Пел ветер песню гр-рубую и вдруг
Раздался голос: «Человек за бортом!».
И сразу: «Полный назад! Сто-о-оп машина!
Живо достать и согреть!
Внутрь ему, если мужчина,
Если же нет — растереть!».
Я пожалел, что обречен шагать
По суше, значит мне не жда-ать подмоги:
Никто меня не бр-роситься спасать
И не объявит шлюпочной тревоги.
А скажет: «Полный впер-ре-од — ветер в спину,