его, где бы он ни был.
Ощущение присутствия не отпускало ни на миг, и при этом с момента возвращения в Асоллу она ни разу с ним не сталкивалась. Даже если он оказывался поблизости, то проходил мимо, не удостоив даже взглядом. Он попросту не замечал ее, словно она стала невидимкой.
Казалось бы, какая разница, замечает он или нет? Плевать на него! Плевать на то, что она больше не интересовала императора, плевать на то, что возле него постоянно крутились девицы, пытающиеся привлечь внимание загадочного правителя из Андракиса.
Ей все равно.
Ей уже давным-давно плевать на все.
И тем не менее по ночам все чаще она видела императора и заново переживала то время, когда он был рядом, в одной комнате с ней. Вспоминала, каково это было возвращаться, неизменно нарываясь на темный взгляд, принадлежащий ей одной. Слышать размеренное дыхание ночью, выводить его на эмоции, пробивая стальную выдержку. Кроме этих воспоминаний у нее не было ничего…
И чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей, лишающих покоя и разъедающих изнутри, Мел сконцентрировалась на своей цели. На Вейлоре.
В тот день главный надзиратель отправил ее помогать на кухню.
Она не противилась. Она вообще никогда не бунтовала и не возражала против той работы, которую ей назначали. И дело было не в покорности, и не в том, что она смирилась со своей участью. Неважно что делать, мыть тарелки или выгребать стойло — она молча выполняла, незаметно наблюдая за тем, что происходит вокруг.
С ее появлением на кухне установилась напряженная тишина. Несмотря на то, что тереть она была всего лишь прислугой, люди по-прежнему ее опасались. Мало кто мог выдержать прямой, полный лютого холода взгляд бывшей главы королевской стражи. И только главная повариха командовала, не стесняясь в выражениях и не делая различий между ней и другими работниками.
— Вот это отнеси в обеденный зал. Кхассеры любят свежий хлеб.
Мелена молча подхватила тяжелый поднос.
Подносить хлеб к столу завоевателей — это не то, о чем она мечтала. Но зато можно оказаться ближе к ним и понаблюдать.
В главном зале было шумно. Теперь столы стояли рядами, и напротив входа, на возвышении располагался самой большой из них. За ним восседал император, по правую руку Хасс с той самой выскочкой, которая помогла сбежать ему из тюрьмы, по левую — незнакомый кхассер с черными, как вороново крыло длинными волосами, собранными в высоких хвост.
По залу сновали девочки-прислужницы. Они забирали грязную посуду, меняли приборы и подливали в кубки терпкое вино. Рядом с главным столом настойчиво крутилась Тира. Теперь ее волосы отросли и уже не торчали во все стороны, как иголки у неряшливого ежа, и несмотря на то, что роскошные шелка сменились скромным серым платьем прислуги, своих манер она не оставила. Девица всячески увивалась вокруг Маэса, демонстрируя готовность составить компанию не только за столом, но и в постели.
Он ее не прогонял.
У Мел кольнуло, где-то глубоко, в том месте о существовании которого она раньше и не подозревала. Наблюдая, как пустышка, старательно льнет к императору, Мелена испытывала дикое желание подойти и сломать ей руку. Даже почти шагнула в том направлении, но споткнулась, поймав хмурый взгляд Маэса. На секунду он задержался на ней, а потом безразлично отвернулся.
Мел скрипнула зубами и разозлилась. В основном на себя, и на неуместную ревность, внезапно полоснувшую ярким пламенем.
Он враг! Только и всего. Какая разница чем и с кем он занимается? Никакой! Даже хорошо, что не обращает на нее внимания, так легче сделать то, что она задумала.
Именно злость на Маэса подтолкнула ее к активным действиям.
Она вернула на кухню целую стопку грязной посуды, получила очередное поручение — сходить на склад и принести гречневой муки.
— Как скажешь, — Мелена покладисто кивнула поварихе, но выйдя в коридор направилась совсем в другую сторону, удаляясь от кухни и от зала, в котором собрались нынешние хозяева Асоллы, во главе со своим безжалостным предводителем.
Ее путь лежал во двор. Туда, где в тесной клетке томился прежний король Милрадии.
* * *
— Куда собралась? — на выходе ее остановил огромный андракиец.
Половина лица у него была перечеркнута глубоким шрамом, от чего рот казался перекошенным в жутком оскале, а чудом уцелевший глаз был словно на выкате. Несмотря на то, что с неба крупными хлопьями сыпался снег, мужчина был одет в черные штаны и кожаный жилет на голове тело и, кажется, даже не замечал холода.
Все-таки варвары — страшный народ. Выносливый, упорный, не привыкший пасовать перед трудностями.
Впрочем, и Мелена тоже не привыкла отступать.
— Велено отнести это, — вытащила из кармана пузырек — картографу.
Неизменно пьяного Эда всегда можно было найти на куче соломы в одной из конюшен.
Воин забрал склянку у нее из рук, зубами вытащил пробку и принюхался, поднеся узкое горлышко в перебитому в бесконечных драках носу.
— Что это? — капнул на ладонь, лизнул и тут же сплюнул.
— Бодрящая настойка. Помогает не только силы восстановить, но и быстро протрезветь.
Пузырек она украла у зазевавшейся поварихи. Стащила с полки, когда та отвернулась к котлам и по щепотке насыпала ароматных приправ, состав которых держала в строжайшем секрете и ни рассказывала никому.
— Это зачем еще?
— Императору завтра потребуются его услуги, а этот забулдыга, как всегда, лыка не вяжет, да еще и воняет, как коровья лепешка. Надо чтобы он очнулся и привел себя в порядок.
В последнее время Маэс действительно не единожды приказывал привести к нему старого картографа, и неизменно приходил в ярость из-за того, что тот похож на вареный сапог — такой же чахлых и вонючий. Поэтому воин поверил:
— Последний раз его я его видел у южной конюшни.
Больше не взглянув на него, Мелена спустилась по лестнице и направилась туда, где в темноте у стены угадывался темный остов конюшни.
Шла она через двор. Неторопливо, ничем не выдавая своих мыслей и стараясь не привлекать к себе внимания. Просто прислуга, выполняющая указание императора. О том, что ее накажут, если уличат во лжи, Мел не думала. Наказание ее волновало мало.
Пару дней назад клетку с королем передвинули из центра ближе к строениям. Это сначала всем было весело смотреть, как он беснуется, бросаясь на прутья и всех проклинает, а потом сидит в углу и рыдает навзрыд, как базарная бабенка. Сейчас уже надоело. Когда он снова начинал возмущаться и голосить, требуя, чтобы его выпустили, люди просто отворачивались, а если надоедал особенно сильно,