— Да и Гарвин тоже.
— Вот именно. Может, когда-нибудь у нас это получится.
Их никто не беспокоил. То ли черный эльф был особенно убедителен, то ли Лиасс и сам понимал, что им порой нужно уединение, то ли еще что… А они вовсе не делали то, что советовал Гарвин. Они сидели обнявшись и молчали. Шуту о многом нужно было подумать, и мешать ему Лена не собиралась.
Магия. Магия другого рода. В анамнезе не эльфийская. Или врут с какой-то неопределенной целью. Говорят, но недоговаривают. Да, мол, пророчество, а какое — не скажу, чтоб не подтолкнуть. Ничего. Наплевать. Шут как-то тоже довольно скептически относится к пророчествам, видениям и предназначениям. Он уверен, что его предназначение — заботиться о Лене. А Лена вообще ни в чем не была уверена. Появлялась периодически какая-то убежденность, ну вот вроде необходимости ходить по Путям обстоятельно, с чувством, с толком. с расстановкой. А до того — взять за руку Дарта и попросить эльфов вернуть ему магию. А до того — сходить в Трехмирье за последними эльфами. И пусть так оно и идет, тем более что все, кто берется вообще давать ей советы, утверждают, что у нее должна вызреть потребность что-то сделать, а ежели вызрела — делать. Или не делать — это уже ее проблема. В общем, полная свобода действий или бездействия.
— Ты им веришь? — спросил шут уже поздно-поздно вечером, когда они доели последний кусочек пирога и допили последние капли вина из кувшина, вчера забытого Маркусом. Обычно он недопитое вино не забывал, а тут словно почувствовал, что оно понадобится.
— Частично.
— Насчет меня?
— Магия? Да, ты знаешь… У тебя глаза иногда становятся серебряными, как у эльфов. Я ведь долго-долго не знала, что это такое.
— У меня? — удивился он. — Серьезно? Серебро — металл магов. Судя по тому, что я читал, это, конечно, традиция, но родилась она именно от того, что в глазах сильных магов горит серебряный огонь.
— Значит, ты сильный маг.
— Вообще не чувствую. Лена, разве так бывает? Ну, понятно, дети не ощущают Дара, но я-то давно не ребенок. Хорошо, выжгли. Но когда… он вернулся, я бы почувствовал что-то. Новые какие-то ощущения были бы?
— Откуда же я знаю? Я ведь тоже ничего не чувствую, а они все говорят о мощном потоке.
— Да… Это… Это так странно… Я всегда чувствовал, что от тебя исходит сила, но так мягко… как внутреннее тепло, как свет. А тут… я испугался. Это не просто мощный поток.
Он повесил голову.
— Если ты не хочешь об этом говорить, не будем.
— Почему не хочу? Я просто не знаю…
— Твое отношение к Гильдии не изменилось?
Шут посмотрел ей в глаза. М-да. Гильдии лучше к нему больше не лезть.
— Изменилось. Но не сегодня. А когда я узнал… Этот амулет — вполне логичное продолжение. Хотя есть и некоторые неувязки. Дар у меня явно был невелик, иначе бы они не смогли его выжечь, а я не смог бы это пережить. Насмотревшись на великих магов, я понимаю, что наши… слабоваты, мягко говоря. Но если мой Дар был невелик и если они выжгли его, зачем бы вешать на меня амулет, который гасит магию? И эльфы не могут этого вопроса себе не задавать. Что они недоговаривают?
— Да они вообще ничего целиком не говорят, — выпалила Лена в сердцах, — намеки да недомолвки. Терпеть не могу! Если начал говорить — говори. И вообще, да — да, нет — нет, остальное — от лукавого. Ты чего целоваться лезешь?
— Сказано хорошо. Это из той же мудрой книги, о которой ты рассказывала? Священной? Да — да, нет — нет… Эльфы прикидываются простыми, но все усложняют. Или, может, они считают, что как раз упрощают. Все-таки мы очень разные. Они чужие. Даже сейчас. Даже Гарвин и Милит.
— Но вывалить на нас информацию, к которой мы не готовы, тоже нельзя.
— А кто решает, когда мы готовы? Владыка поначалу был с тобой откровеннее… Наверное, пока не узнал что-то особенное или не почувствовал это. Они с Гарвином явно связывают тебя с каким-то пророчеством, но раз только они, то с пророчеством очень древним и закрытым. Не Гарвиновым.
— Ты в пророчества веришь? Только честно, Рош.
— Нет. Не верю. Мне кажется, тут Гарвин прав. Пророчества сбываются — или принято считать, что сбываются, если кто-то начинает кого-то подталкивать к каким-то действиям. Положим, примерещится Карису, что Милит должен победить южных варваров в их землях, и начнет он, допустим, втолковывать Родагу и совершенной необходимости этого, втолкует, а Родаг, скажем, призовет Милита на службу. Давал клятву служить? Вот и служи. И придется Милиту откладывать мастерок, брать меч, строить войска и разбивать наголову варваров, чего никому никогда раньше не удавалось, потому что эльфы-маги никогда войска не возглавляли…
— А они варвары?
— Им кажется, что нет. А мне кажется, что да. Магов у них сжигают или варят. В сосновой смоле. Живыми. Женщин не считают людьми. Женщина — животное, понимаешь? Она ему детей рожает, а он ее считает козой или там свиньей. Мальчиков у матери забирают, как только отнимают от груди. Девочек… ну кого интересует, если пара поросят не выживет. Любой мужчина может лечь с девочкой в любом возрасте и в любое время, когда ему захочется. Если девочка от женщины, которая ему принадлежит, он может ее убить. Просто так. Для развлечения. Воюют они хорошо, надо сказать, смысл их жизни — война.
— А почему тогда Родаг посылает эльфов на восточные границы, а не на южные?
— У нас нет с ними общих границ. Повезло, считай. Иногда они проходят сквозь наших южных соседей и добираются до нас… Но на юге у нас горы повыше Силира, потом пустыня, населения мало… Варварам там просто неинтересно. Делать особенно нечего. Поэтому последний раз война была лет сорок назад… Нет. Больше. Еще до моего рождения. И они такие были всегда, сколько вообще хранит человеческая память. Никто никогда не мог разгромить их армий. Никогда ни одному военачальнику не удавалось убить их вождя. Они несут горе всем соседям. Хочешь, я попрошу у Кариса книгу, где о них много написано?
— Не хочу. Я тебя и так поняла.
Вот лучше бы поцеловал…
Шут повернулся, притянул ее к себе и поцеловал. Прочитал мысли, не читая.
— Так что не верю я в пророчества. Верю, что каждый должен делать, что может делать, и все. Ничего особенного. И ты веришь в то же самое. Ты можешь помогать — и помогаешь. Не только нам… вообще. Ты понимаешь, что люди даже твою улыбку воспринимают как добрый знак. Ты ведь не ходишь по улицам с пасмурным лицом, Лена, даже если у тебя на душе плохо. Пока Гарвин был в клетке, ты все равно находила в себе силы быть приветливой…
— А Охранитель уверяет, что мелкая преступность растет, когда у меня плохое настроение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});