При любом ответе на эти вопросы вы, будучи эгалитаристом, можете оценить, какой денежный доход соответствует вашему пониманию равенства. Если ваш реальный доход выше этой величины, можете раздать излишек людям менее состоятельным. Если ваш критерий включает в себя весь мир — как следует из обычной эгалитаристской риторики, — то эгалитаристской концепции равенства будут соответствовать примерно 200 долларов в год (в долларах 1979 года) на человека. Это примерная величина среднедушевого дохода в мире.
Те, кого Ирвинг Кристол назвал «новым классом», — правительственные чиновники, научные сотрудники, получающие финансирование из правительственных фондов или работающие в финансируемых правительством «фабриках идей» (think-tanks), участники многочисленных групп, представляющих так называемый «общий интерес» или «общественную политику», журналисты и другие представители информационной индустрии — являются наиболее ярыми проповедниками доктрины равенства. Однако о них самих можно сказать то, что в прежние времена говорилось о квакерах: «Они пришли в Новый Свет, чтобы делать добро, а в итоге сделали себе состояния». Члены нового класса в целом относятся к наиболее высокооплачиваемым группам общества. И для многих из них проповедь равенства, продвижение или проведение в жизнь соответствующего законодательства оказались эффективными способами получения столь высоких доходов. Всем нам нетрудно отождествить собственное благосостояние с общественным.
Конечно, поборник эгалитаризма может возразить, что он лишь капля в океане, что он рад бы перераспределить излишки своего дохода в соответствии со своим пониманием равенства доходов, но только при условии, что всех остальных заставят сделать то же самое. С одной стороны, утверждение о том, что принуждение может изменить ситуацию, ошибочно — даже если все люди поступят так же, его личный вклад в доходы других людей все еще останется каплей в океане. Будь он единственным жертвователем или одним из многих, величина его личного вклада не изменится. На самом деле его изолированный вклад был бы более ценным, поскольку он смог бы выбрать наиболее нуждающегося реципиента. С другой стороны, принуждение все радикально меняет: сама природа сообщества, возникающего в случае добровольности перераспределения, совершенно иная — и, по нашему мнению, бесконечно предпочтительнее, — чем в случае принудительного перераспределения.
Приверженцы общества принудительного равенства также могут самостоятельно проводить в жизнь то, что они проповедуют. Никто им не мешает вступить в одну из многочисленных коммун в США или в какой-либо другой стране или основать новые коммуны. И, разумеется, тот факт, что какая-то группа лиц, желающая жить таким образом, будет вольна сделать это, полностью соответствует вере в личное равенство или равенство возможностей и свободу. Наш тезис о том, что поддержка равенства результатов осуществляется только на словах, подтверждается немногочисленностью тех, кто присоединяется к таким коммунам, и недолговечностью самих коммун.
Эгалитаристы в США могут возразить, что немногочисленность коммун и их непрочность отражает тот позорный факт, что преимущественно «капиталистическое» общество подвергает коммуны дискриминации. Это, возможно, справедливо для США, но, как указывает Роберт Нозик{52}, существует такая страна, в которой, наоборот, эгалитаристские коммуны высоко ценятся и превозносятся. Эта страна — Израиль. Кибуцы играли огромную роль в первых еврейских поселениях в Палестине и продолжают играть важную роль в Государстве Израиль. Подавляющее большинство политических лидеров Израиля вышли из кибуцев. Членство в кибуце ни в коей мере не является источником неодобрения, но, наоборот, наделяет социальным статусом и всячески поощряется. Каждый гражданин может свободно вступить в кибуц или выйти из него; кибуцы являются жизнеспособными социальными организациями. Но никогда, и тем более сегодня, число людей, выбравших жизнь в кибуцах, не превышало 5 % еврейского населения Израиля. Этот процент может рассматриваться как верхний предел доли людей, которые добровольно выбрали бы систему, навязывающую равенство результатов, предпочтя ее системе, характеризующейся неравенством, различиями и возможностями.
Отношение общественности к прогрессивному подоходному налогу менее однозначно. Референдумы о введении прогрессивных подоходных налогов в некоторых штатах, где они еще не были введены, и об увеличении степени прогрессивности в остальных штатах, которые проводились в 1970-х годах, в целом провалились. С другой стороны, федеральный подоходный налог сильно прогрессивен, по крайней мере на бумаге, хотя он также содержит большое число положений («лазеек»), которые на практике значительно уменьшают степень прогрессивности.
Однако мы рискнем предположить, что популярность городов Рино, Лас-Вегаса, а теперь и Атлантик-Сити является не менее достоверным свидетельством о предпочтениях общественности относительно федерального налога, чем то, что пишется в редакционных статьях New York Times, Washington Post и New York Review of Books.
Последствия эгалитарной политики
При формировании нашей политики мы можем учиться на опыте западных стран, с которыми у нас есть общие интеллектуальные и культурные корни и ценности. Возможно, наиболее поучительным примером является Великобритания, которая в XIX веке прокладывала дорогу равенству возможностей, а в XX веке — равенству результатов.
После Второй мировой войны во внутренней политике Англии доминировало стремление ко все большему равенству результатов. Одна за другой принимались меры, направленные на то, чтобы отнять у богатых и раздать бедным. Налоги на доходы возрастали до тех пор, пока не достигли верхней отметки 98 % на доходы от собственности и 83 % на «незаработанные» доходы, плюс еще более высокие налоги на наследство. Неизменно росла доля государственного здравоохранения, жилья и других социальных услуг, а также выплаты пособий безработным и престарелым. К сожалению, результаты вышли решительно не похожими на то, на что рассчитывали люди, совершенно справедливо возмущавшиеся веками господствовавшей в Англии классовой структурой. Произошло крупномасштабное перераспределение богатства, но в итоге — никакой справедливости.
Вместо этого были созданы новые привилегированные классы, взамен или в дополнение к существовавшим: бюрократы, уверенные в своих рабочих местах, защищенные от инфляции в период трудовой деятельности и по выходе на пенсию; профсоюзы, громко заявлявшие, что они представляют наиболее угнетенных рабочих, но на деле состоявшие из наиболее высокооплачиваемых работников на свете — аристократов рабочего движения; и новые миллионеры — люди, проявившие наибольшую сообразительность при поиске путей в обход законов, правил, инструкций, в изобилии издававшихся парламентом и бюрократией; люди, нашедшие пути уклонения от налогов и вывезшие свои капиталы за границу, куда не дотягивались руки сборщиков налогов. Произошла крупная перегруппировка доходов и богатства, да;но вот большего равенства дохода не получилось.