Одним из результатов стало все возрастающее значение, придававшееся всемогущему доллару, богатству как символу и доказательству успеха, хотя так называемой культурной элитой это презрительно высмеивалось как вульгарный материализм. Как указывал Токвиль, это отражало нежелание сообщества принимать критерии, традиционные для феодальных и аристократических обществ, а именно происхождение и родство. Очевидной альтернативой были достижения, а богатство — самым доступным измерителем достижений.
Другим результатом было, конечно, гигантское высвобождение человеческой энергии, которое превращало Америку во все более производительное и динамичное общество, в котором социальная мобильность являлась повседневной реальностью. Еще одним, возможно неожиданным, результатом стал взрыв благотворительной деятельности. Подобный рост стал возможен благодаря быстрому увеличению богатства. Формы благотворительности — создание некоммерческих больниц, колледжей и университетов, существовавших за счет частных пожертвований, множества благотворительных организаций, предназначенных для помощи бедным, — определялись доминирующими ценностями общества и, в особенности, желанием обеспечить равенство возможностей.
Разумеется, в экономической сфере, как и в любой другой, практика не всегда соответствовала идеалу. Правительству отводилась небольшая роль;не существовало сколь-нибудь значительных препятствий для развития предпринимательства. В конце XIX века правительством были приняты позитивные меры, в частности, антитрестовский закон Шермана, направленный на ликвидацию частных барьеров для конкуренции. Однако внезаконные соглашения продолжали чинить препятствия свободе индивидов заниматься различными видами бизнеса или профессиями, к тому же социальная практика несомненно давала преимущества людям, рожденным в «правильных» семьях, имевшим «правильный цвет кожи» и исповедовавшим «правильную» религию. Однако резкое улучшение экономического и социального положения различных менее привилегированных групп демонстрировало, что эти препятствия ни в коей мере не были непреодолимыми.
Что касается правительственных мер, то во внешнеторговой деятельности имело место значительное отклонение от политики свободного рынка, где стараниями Александра Гамильтона утвердилась идея, что тарифная защита отечественного товаропроизводителя является составной частью американского пути. Протекционистские тарифы были несовместимы с полным равенством возможностей (см. главу 2) и, по сути дела, со свободной иммиграцией людей, которая являлась до Первой мировой войны правилом для всех, за исключением выходцев с Востока. Впрочем, это можно было обосновать, с одной стороны, нуждами национальной обороны и, с другой стороны, тем, что равенство прекращается на морском берегу — иррациональное объяснение, взятое сегодня на вооружение многими защитниками совершенно другого понимания равенства.
Равенство результатов
Другое понимание равенства, как равенства результатов, все больше завоевывает позиции в нашем столетии. Сначала оно оказало воздействие на политику правительства Великобритании и европейских стран. В последние полвека оно оказывало все возрастающее влияние на политику американского правительства. В некоторых интеллектуальных кругах желательность равенства результатов стала предметом своего рода религиозного культа: все должны закончить скачки одновременно. Как сказал Додо в «Алисе в Стране чудес», «победили все! И каждый получит награды!».
При подобном понимании, как и в двух предыдущих трактовках, «равный» не означает «идентичный». На самом деле никто не будет утверждать, что каждый человек, независимо от его возраста, пола и других физических качеств, должен иметь одинаковые нормы потребления каждого предмета питания, одежды и т. д. Целью, скорее, является «честность или справедливость», гораздо более расплывчатое понятие, которому трудно, если вообще возможно, дать точное определение. «Честную долю для каждого» — это современный лозунг, пришедший на смену требованию Карла Маркса «каждому по потребностям, от каждого по способностям».
Это последнее понятие равенства коренным образом отличается от двух предыдущих. Меры правительства, обеспечивающие личное равенство или равенство возможностей, увеличивают свободу; меры, направленные на обеспечение «честной доли для каждого», уменьшают свободу. Если то, что люди получают, будет определяться «честностью», кто будет решать, что такое «по-честному»? Так, хор голосов спросил Додо о наградах: «А кто же их будет раздавать?» Если «честность» не идентична полному равенству, трудно сказать, что она такое. «Честность», как и «потребности», зависит от точки зрения наблюдателя. Если все должны иметь «честные доли», то кто-то или какая-то группа людей должны решать — какие доли являются честными, более того, они должны иметь возможность навязывать свои решения другим, забирая у тех, кто имеет больше, чем их «честная» доля, и отдавая тем, кто имеет меньше. Будут ли люди, принимающие такие решения и проводящие их в жизнь, равны с теми, за кого они принимают решения? Не окажемся ли мы на «Скотном дворе» Джорджа Оруэлла, где «все животные равны, но некоторые животные равны более, чем другие»?
Кроме того, если то, что получают люди, определяется «честностью», а не тем, что они производят, откуда возьмутся «призы»? Какие стимулы останутся для работы и производства? Как будет решаться вопрос о том, кому быть врачом, адвокатом, сборщиком мусора или дворником? Где гарантии того, что люди будут принимать предписанные им роли и исполнять их в соответствии со своими способностями? Ясно, что только сила или угроза силы заставит их сделать это.
Суть не только в том, что практика отойдет от идеала. Конечно, это случится точно так же, как это происходило и с двумя другими понятиями равенства. Дело в том, что здесь имеет место фундаментальный конфликт между идеалом «распределения по-честному» или его предтечей «каждому по потребности» и идеалом личной свободы. Этот конфликт отравляет каждую попытку превратить равенство результатов в главенствующий принцип социальной организации. Конечным результатом неизменно становится государство террора: СССР, Китай и, позднее, Камбоджа дали тому яркие и убедительные свидетельства. Но даже террор не уравнивает результатов. В каждом случае существует громадное по любым меркам неравенство; неравенство между правителями и подданными, не только с точки зрения их власти, но и материального уровня жизни{48}.
Гораздо менее радикальные меры, предпринятые в западных странах во имя равенства результатов, постигла та же судьба, хотя и в меньшей степени. Они также ограничили личную свободу. Они также не смогли достичь своих целей. На практике оказалось невозможным определить «распределение по-честному» приемлемым для широких кругов способом или удовлетворить членов сообщества тем, что с ними обращались «справедливо». Напротив, каждая новая попытка обеспечить равенство результатов вела к росту неудовлетворенности.