кота. Оба в кафтанах, у одного на ключице была каторжная метка.
– Хороший котик, – похвалил он питомца.
Одно было паршиво – эти двое, пусть стократно головорезы из банды Подкаблучника, – не могут быть убиты охранным котом. Если он сейчас вызовет полицию, те начнут проверять способ защиты имущества на наличие регистрации. А Паук кода – и, соответственно, регистрации – не имеет.
Он посыпал их лица щёлоком, а тела закатал в ковры. Какой-то господин при должном всемирном давлении на его волю согласился отвезти его до свалки на границе с заводским городком, куда трупы и выкинули.
Конечно, Подкаблучник пришлёт к нему других – и Паук вновь их загрызёт. В его доме будут бесследно исчезать сомнительные элементы, так его жилище станет проклятым местом. А почему бы и нет, думал он, засыпая под урчание кота, который устроился на подоконнике. Проклятому доктору – проклятый дом. Так оно и должно быть.
* * *
Всё стало каким-то серым – красивое, уродливое, яркое и бесцветное слилось одним пятном, не трогая больше его всемирное сердце. Даже котёнок больше не вызывал прежнего умиления. Лишь проявления беспорядка заставляли шеф-душевника раздражённо скрипеть зубами – в частности, тело. Жены, которая будет гладить его по мускулам, восхищаясь статью и силой, у него больше нет, но тело пришло в запущенное, неудобное для жизни состояние. Доминионские эксперименты на людях показали, что средний гралеец восстанавливается от двух до пяти раз быстрее представителя другого этноса, а Рофомм недаром считался породистой тварью – и, по его расчётам, тело придёт в порядок дней за пятьдесят, если он будет заниматься и меньше курить.
Человек дворянского происхождения должен употреблять не более бокала лёгкого сухого вина в квинер, пятидневный период, и выкуривать не более пяти папирос в день – так гласили «Рекомендации по сохранению телесного» (в Принципате они были не рекомендациями, а строгими законами). Поэтому пришлось оставить привычку курить над стёклами и печатной машинкой, когда он снова взялся за прибор для изучения тумана. Туман нельзя пронзить иглой, да и вообще он слишком обширный. Но на него можно посмотреть, а тот, кто умеет смотреть и изучать, способен чинить. Учёный прыгал по крыше, собирая туман в банку, а затем глядел через всемирно усиленное стекло, но ничего не видел – правда, кое-что чувствовал, куда сильнее, чем когда натыкался на очередного одержимого.
Внизу, на радиусе, двое горожан скрутили буяна и спорили, куда его вести – в полицию или к черепам. Какие-то лавки с утра так и не открылись – что-то случилось с их хозяевами. Столица впала в молчаливое и опасное безумие. Он сидел на траве на крыше и раздражённо скрипел зубами над пробой с туманом, не желавшим открыть ему свои тайны, как вдруг услышал ясный женский голос. – …без пощады! – кричала она бойко, почти весело, и звуки её голоса были всемирно усилены. – Молчи без пощады! Думай звонко! Молчи, столица!
Глашатай бежала, пританцовывая вокруг своей оси, заплечный чемоданчик хлопал по спине, а юбка резвым колоколом вздувалась вокруг лодыжек. Рофомм опёрся на изгородь на крыше, с интересом изогнув бровь. У глашатая словно не было лица – и тут он понял, что женщина надела стеклянную маску, которая не мешала ей кричать.
Из проулка вышла другая женская фигура, и разодранное ухо доктора по привычке дёрнуло болью – и тут же он разозлился, что Эдта шляется по опасному городу пешком и одна. Глашатай тоже её завидела и тотчас же подлетела к ней.
– Есть ещё уши в Техническом Циркуляре! Буквальное Сопротивление приветствует вас, госпожа, – бодро сказала она, снимая заплечный чемоданчик. Девушка достала из чемоданчика тонко сшитый свёрток и протянула Эдте. – Держите! Не забывайте, что значит быть гражданином, а не льдом под их ногами, – она застегнула чемоданчик и закинула обратно за плечи. – Всего правдивого! – она махнула рукой и побежала дальше, выкрикивая в рупор то, чего не мог заглушить даже туман.
Эдта пошла к крыльцу, на ходу изучая брошюрку, а Рофомм сбежал вниз, чтобы ей открыть. Скорее всего, вчера бывшая жена его не видела, иначе бы перепугалась и не пришла сегодня. Эдта же махнула рукой на все, что когда-то увидела наперёд и чувствовала. Всякий раз, когда она ожидала встретить Рофомма на месте очередного бедствия, там оказывался этот Парцес. Стало быть, во всемире что-то сломалось, а Рофомм и впрямь был обычным опустившимся пьяницей и ни для кого, кроме самого себя, опасности не представлял.
– Туманного дня, Эдта, – он отворил дверь. В последний раз поговорили они не очень мирно, и теперь он решил вести себя любезно. – Увидел тебя с крыши.
– Хмурого, – кивнула она, не отрываясь от брошюры. – Что это ещё такое? Какая-то анонимная гражданская организация… – она раскрыла буклетик, Рофомм вместе с ней изучал книжечку, хмурясь у неё за плечом.
«Памфлетный альманах «Клякса»», было написано наверху большими и жирными буквами. «Мы работаем над названием, – напечатали они сразу под первой строкой. – Мы хотели назвать издание „Беспощадный глашатай”, но побоялись быть слишком предсказуемыми. Если следующий номер будет называться иначе, вы все равно узнаете нас».
Там были статьи и карикатуры на злободневные темы, а гибели Министра границ выделили отдельный разворот. Иллюстрация изображала несколько скелетов в мундирах, свесивших ноги с треснутого каменного изваяния Улдиса, лежащего на боку. «Всё, что мы пока что не знаем», говорил заголовок, а текст был рваным, его поделили как список, обозначив цифрой каждый абзац. Информатор из Префектуры говорит, что самокончание было вызвано совокупным и злым контролем чиновнего собрания. В тот же день никто не мог толком связаться с сотрудниками «Точности», хотя массовое закрытие контор из-за тумана началось несколько позже. Пустует место шеф-глашатая полиции, госпожа Леара Листра пропала, а её заместительница, исполнявшая обязанности шефа всего один день, сейчас находится под внутренним разбирательством. Её давно не видели, уж не увезли ли её в Гог?
– Ну и ну, – покачала головой Эдта. – А граждане-то не хотят быть поддаными второго Доминиона. Глядишь, и туман рассосётся. Чистка всё-таки недаром так зовётся, – она закрыла брошюрку. – Вчера я очень устала, – Эдта показала ему стёртые ладони, и Рофомм еле удержался, чтобы не схватить её за руки. – Гребла через реку ночью.
Эдта неплохо обращалась с парусами, но сейчас они были бесполезны, и, даже раскачивая лодку, чтобы наполнить паруса, было невозможно преодолеть течение.
– Что случилось? – почти удивился он. Видимо, он её так напугал, что она не решилась возвращаться по земле. – Ты, верно, и не выспалась после такого. Проходи, пожалуйста. Сварить тебе «одинокой горечи», чтобы взбодрилась?
– Нет, спасибо, просто воды, – она села в зале на новенький диван, который раздобыл Парцес, и принялась доставать из