Соколов. – Когда вы сделались министром внутренних дел, тогда вы не узнали о делах Курлова что-нибудь не одобрительное?
Протопопов. – Нет.
Соколов. – Вот об удалении его сразу после убийства Столыпина.
Протопопов. – Сразу.
Соколов. – А о его обвинении в растратах?
Протопопов. – Нет, какие растраты? Я помню потому, что это было дело Трусевича.[*] Трусевич был назначен. У нас в Думе говорили, что получил 900 тысяч рублей, когда на самом деле получил 300 тысяч.
Председатель. – Где получил?
Протопопов. – При Столыпине 300 тысяч вся охрана стоила.
Соколов. – Так что растрата 900 тысяч совершена не была, было 300 тысяч, но тогда на что же он охранял? Так что вы считаете, что вся охрана царя за время пребывания в Киеве должна была стоить 300 тысяч?
Протопопов. – Я считаю, что всякого рода охранные и секретные деньги ужасно опасны.
Соколов. – Легко впасть в соблазн?
Протопопов. – Оттого я и сделал предосторожность и просил у государя разрешение, чтобы некоторые суммы были известны не только мне, но и контролеру, что и записано в советском журнале. Но до этих сумм не добрались.
Соколов. – Так что вы, приглашая Курлова, знали, что против него были известные нарекания в связи с 300 тысяч или 900 тысяч?
Протопопов. – Я не верю, чтобы он украл, потому что он совершенно нищий.
Соколов. – Вы, значит, игнорировали эти слухи?
Протопопов. – Я не игнорировал, я боялся.
Соколов. – Из вашего показания я записал следующие слова: «Даже незлобивое сердце никогда не нужно сразу бить и добивать, потому что оно тогда делается действительно нехорошим и потому рождаются дурные чувства». Вы этим определяете свою политику. Какие дурные чувства были у вас?
Протопопов. – Вот если бы Дорошевич мне сказал…
Соколов. – Какие у вас дурные чувства явились под влиянием нападений на вас общественных элементов?
Протопопов. – Родился известного рода протест, – а вот я все-таки… Если бы на меня так не нападали, я бы не протестовал. А вот я буду сидеть, и все-таки я сидел. Злоба была.
Соколов. – Позвольте вернуться к 14 февраля. У вас получены были сведения, что 14 февраля готовится движение в Государственную Думу, вы знали об этом. Какие меры вы приняли к тому, чтобы этого движения не было?
Протопопов. – Это не мое дело, принимать или не принимать меры. Это дело главнокомандующего войсками, как генерал-губернатора, и они принимались и мне ничего не говорили. Например, во время забастовок, им принимались меры по разговору с министром торговли. Брали в окопы известный возраст. Я даже этого не знал.
Председатель. – Кого брали в окопы?
Протопопов. – Рабочих.
Соколов. – Но вы нам сказали, что, конечно, военные власти не могли без сообщения Министерства Внутренних Дел арестовывать группы рабочих военно-промышленного комитета, так как где же военным знать. Значит, военные, по вашему мнению, самостоятельными сведениями о готовящемся 14 февраля движении не могли располагать, значит ваш орган, ваше министерство должно было сообщать ему.
Протопопов. – Безусловно сведения сообщались, помимо меня было непосредственное сношение с начальником округа.
Соколов. – А что они сообщали?
Протопопов. – Вероятно, то же самое, что и мне. Ведь Хабалов написал письмо А.Гучкову о том (помните письмо), что запрещает совещания, группы и т.д.
Соколов. – Вам известно было об этом письме?
Протопопов. – Он читал его даже в Совете Министров.
Соколов. – Значит, Хабалов в Совете Министров говорил о необходимости сорганизоваться и о необходимости бороться 14 февраля против движения. Не сообщал ли он, какие меры вырабатывались, чтобы бороться?
Протопопов. – Совершенно нет. Под его председательством меры вырабатывались в штабе или градоначальстве.
Соколов. – Но кто был от Министерства Внутренних Дел?
Протопопов. – Балк.
Соколов. – А в центральных органах не была вам известна фамилия генерала Гордона?
Протопопов. – Первый раз слышу.
Соколов. – А какие лица участвовали?
Протопопов. – Не могу сказать, это совершенно до меня не касается, ибо на театре военных действий ответственность за меры, для поддержания спокойствия, принимается командующим войсками.
Соколов. – Так что вы совершенно не интересовались, какие меры?
Протопопов. – Мне говорили, что будут специальные.
Соколов. – Вы представляете, конечно, что если есть движение, демонстрации, манифестации, то есть и разного рода способы борьбы. Можно воспрепятствовать, чтобы толпы не проникали в город, можно разделить, можно убедит[*]. Вы, думая, так сказать, о судьбах родины, не пытались узнать, какие меры приняты генералом Хабаловым?
Протопопов. – Он не мог мне сообщать. Я меня[*] было расписание частей, которые мне дал Балк.
Соколов. – Что это значит расписание частей?
Протопопов. – Кажется, шесть полициймейстерских частей в городе и какая часть где сидит, войсковая и полицейская, все меры находятся в одних руках.
Соколов. – Как по расписанию рисовался план борьбы?
Протопопов. – Совершенно не могу сказать, ну тысяч 12 всего можно считать.
Соколов. – Вы не определяли характера мер, что меры будут кровавые, жестокие?
Протопопов. – Это зависит от того, как разыгрываются события. Естественно, когда начинается бойня, то она делается отвратительной, но я должен сказать, что 25 числа… У меня нет под рукой тетрадочки, я все думал, в чем я грешен…
Председатель. – Какого месяца?
Протопопов. – Я попал сюда 27. Да 25 я уже вечером не был министром. Я ушел из дворца вследствие того, что была послана телеграмма государю, что необходимо снабдить диктаторскою военною властью и большой, даже широкой властью председателя Совета Министров, и так как одновременно с этим говорили, что очень на меня люди сердятся, что толпа наэлектризована моим именем, то это беспокоило министров и думали, что лучше будет, если я сложу с себя это звание, на что я имел право, так как по 158 статье Совет Министров имеет право принимать экстраординарные решения, и тогда я сложил и ушел, ночуя в этот день в канцелярии.
Председатель. – В чем же выразилось это?
Протопопов. – Это постановление Совета Министров, которое принято и должно быть записано в журнале.
Председатель. – Должно быть или записано?
Протопопов. – Должно быть. Все должны помнить, потому что мне Голицын говорил: «Я вас очень благодарю от имени Совета за то, что вы приносите себя в жертву».
Председатель. – Вы сказали, что в Совете Министров Хабалов читал это расписание?
Протопопов. – Нет, письмо по поводу запрещения собраний.
Председатель. – Как он попал в Совет Министров?
Протопопов. – Он ходил очень часто, потому что всякого рода объявления народные о крепких напитках и так далее проводились через Совет Министров обязательным постановлением.
Смиттен. – Это то самое заседание Совета Министров в день роспуска Государственной Думы, когда вы перестали быть министром внутренних дел?
Протопопов. – Нет, тогда я еще был, а это в Мариинском дворце вечером 25 числа, так часа в 4.
Смиттен. – В какой день?
Протопопов. – У меня выходит 25 число.
Смиттен. – Не число, а день.
Протопопов. – Вы знаете, когда сидишь в этой штуке, забудешь все дни и часы.
Соколов (обращаясь к председателю). – Разрешите мне спросить, у меня вопрос отдельный о заграничной поездке (обращаясь к Протопопову). – Следя за вашим сообщением о том, что вам Варбург говорил во время свидания, я поражался степенью вашей памяти, потому что вы буквально говорили то, что писали в газетах.
Протопопов. – Я очень много раз об этом рассказывал.
Соколов. – Все так, как вы говорили, и теперь думаю, что у вас этот эпизод крепко засел в голове. Мне хотелось бы опереться на эту память и восстановить конкретные картины. Значит, это было не в частной квартире, а в гостинице. Теперь, с кем вы пришли и кого увидели?