жареного лука и помидоров с незримой кухни. Служанка ведет меня вверх по широкой лестнице – стены здесь облицованы резными деревянными панелями, потолок расписной, высокий. Мы поднимаемся в piano nobile[56].
Там меня встречает синьора Лиза – стоит, положив руку на парапет, любуется двориком, залитым солнцем.
Мы обмениваемся любезностями.
– Муж просил передать вам свои извинения, – говорит мне синьора Лиза. – Он занят торговыми делами.
Ага… Стало быть, сегодня обсуждения пустячного аванса и полного гонорара не предвидится. Равно как и дружеских возлияний, обязательной прогулки по двору ради любования лилиями и цветущими апельсинами, а также болтовни о политике, устройстве ткацких станков и цене на отрез лионского шелка.
Отлично. Сосредоточимся на эскизах.
Синьора Лиза усаживается на poltrona – широкое, искусно вырезанное из дерева кресло, которое, похоже, веками передавалось в семье ее мужа от поколения к поколению.
– А где ваша доска для рисования? Где кисти и краски? – интересуется Лиза.
– При первом знакомстве, синьора, я всегда начинаю с набросков к портрету, – поясняю я, открывая альбом, и достаю потрепанный кожаный пенал, откуда извлекаю новенький серебряный карандаш. – Сперва мне нужно уяснить для себя суть того, кто мне позирует, уловить и перенести на бумагу ваши лучшие качества – добродетельность, достоинство и… красоту.
Я ей льщу. При всей ее привлекательности с Лизой Герардини дель Джокондо что-то не так. Перво-наперво, она в платье из черного шелка – такие носят в трауре, а не для того, чтобы позировать художнику. Платье помятое и, похоже, стиранное не раз, как будто она ходила в нем многие месяцы. Брови и ресницы тщательно выщипаны – она все-таки готовилась, однако заметно, что веки припухли, а под глазами залегли тени. Голова у нее непокрыта, прическа не слишком аккуратная, украшения отсутствуют. Драгоценностей нет не только в волосах, но и на руках, и на шее. Неужто никто из домочадцев не подсказал ей, в каком виде нужно явиться пред очи мастера? Здесь же есть другие женщины. Да вон хоть та служанка могла бы шепнуть словечко.
Больше того – я вижу, что Лиза чем-то удручена. Даже сильно опечалена.
Служанка, открывшая мне дверь, как будто не замечает, в каких расстроенных чувствах пребывает ее госпожа. Эта простая женщина – она, должно быть, лет на пятнадцать старше Лизы, – преспокойно усаживается у парапета, поближе к солнцу, и принимается за вышивку. С иглой она управляется необыкновенно ловко – я даже с такого расстояния вижу, как ровно ложатся на шелке разноцветные ряды стежков. Вышивая, служанка делает вид, будто не обращает на нас внимания, но я-то знаю, что если она и правда поднаторела в своем деле, должна сейчас ловить каждое наше слово. Сколько секретов эта женщина уже подслушала в доме своих хозяев? Сколько тайных подробностей ей известно о торговых премудростях Франческо дель Джокондо, о его хитростях, позволяющих взять верх над соперниками из гильдии шелкоделов, и о его связях с другими сторонниками Медичи? Она ловко изображает равнодушие. Но я-то знаю…
Я начинаю с нескольких легких штрихов красным мелом на бумаге – намечаю линию нижней челюсти, изгиб надбровной дуги.
– Беллина, – говорит синьора Лиза, словно почувствовав мой интерес к служанке, – будь любезна, принеси мастеру Леонардо что-нибудь выпить. Жара сегодня невыносимая.
– Да, polpetta… то есть моя госпожа. – Служанка откладывает рукоделие и идет к лестнице.
– И скажи Алессандро, чтобы завернул головку свежего сыра из нашего поместья в Кьянти. Надеюсь, мастер Леонардо не откажется взять ее с собой.
– Благодарю вас, синьора. – Я открываю свою старую кожаную сумку и достаю еще несколько листов бумаги. – Должно быть, ваш супруг и правда очень занятой человек – легкое ли дело управлять не только шелкодельными мастерскими, но и загородными поместьями. К тому же, я слышал, его переизбрали в Совет двенадцати добрых мужей…
Краем глаза я вижу, что служанка – как выяснилось, ее зовут Беллина – медлит у выхода на лестницу. Да, опыт меня не подвел – она и правда держит ухо востро, всё подмечает. Как и я.
Анна
Шамбор, Франция
1940 год
Пока «Пежо» шуршал стертыми покрышками по гравию, медленно одолевая подъездную дорогу замка Шамбор, Анна не сводила глаз с покрытых броней чудовищ, которые тускло отблескивали металлом в угасающем вечернем свете. Да, думала она, немцы давно могли бы разнести из этих пушек весь замок, и тогда все усилия ее коллег – долгие месяцы планирования и трудное продвижение колонны грузовиков по западной Франции – пошли бы прахом. Анна покосилась на Люси – та, мертвенно-бледная, безмолвно застыла на заднем сиденье.
– Месье Жожар должен был предупредить их о нашем приезде, – сказала Кристиана.
В этот момент на коротком мосту, перекинутом через ров вокруг замка, появились двое немецких солдат.
– Ведите себя так, будто имеете полное право здесь находиться, – шепнула Люси, обращаясь к коллегам, однако так, словно хотела убедить саму себя.
«Но у нас и правда есть полное право здесь находиться, – подумала Анна. – Именно мы несем ответственность за произведения искусства, за архивные документы, за этот замок, в конце концов». Она затормозила, и «Пежо» остановился, скрипнув покрышками.
В сумерках один из двоих солдат направился к ним, хрустя гравием. Анна отметила про себя отполированные, поблескивавшие пуговицы на его униформе и каску, похожую на черепаший панцирь. Солдат, наклонившись, заглянул в окно легковушки. У него были пронзительные светло-зеленые глаза, высокие скулы и сильно выступающий вперед подбородок, отчего взгляд казался надменным, императорским. Анна под этим взглядом почувствовала себя букашкой под увеличительным стеклом в руках какого-то жестокого мальчишки, из тех, которые любят отрывать мухам крылышки просто для развлечения.
Кристиана развернула их документы и протянула солдату, перегнувшись через Анну с пассажирского сиденья. Пока он изучал печати и штампы, подошли еще двое, настороженно посматривая вокруг и сжимая в руках автоматы. Несколько парализующих секунд мужчины молчали. Анна покосилась на одного из автоматчиков – тот смотрел прямо на нее бесстрастными черными глазами, как у акулы. Наконец первый солдат что-то пролаял по-немецки и вернул документы Кристиане. Листы бумаги отчетливо зашелестели – у Кристианы дрожала рука, когда она взяла их. Солдаты отступили от машины. Анна проехала по гравийной площадке чуть дальше и припарковалась.
Поскольку воздушные атаки Шамбору больше не угрожали, он сиял в темноте всеми огнями, но Анне замок сейчас показался еще более угрюмым, чем раньше. Она смотрела на окружающие его ландшафтные парки с лужайками, где они с Коррадо устраивали пикники и гуляли по дорожкам, болтая обо всем на свете, – это было всего несколько месяцев назад, а казалось, что