Но Керстин была особенно точна. Она оказалась в лифте, не зная, поедет он вверх или вниз. Сначала она была расслаблена, и ей было любопытно, куда она приедет, но, поскольку лифт так и не прибыл в какое-либо место, она начала волноваться и захотела выйти. В тот момент, когда она захотела выйти, она почувствовала, как стены лифта начали сходиться, и у нее возникло ощущение сильного давления в голове.
Сессии представляют собой то, что я называю «открытое пространство», позволяющее увидеть, что происходит в данный момент, и откликнуться на то, куда энергия хочет двигаться. В случае с Керстин мы разработали тип подключения и проверки друг друга, за которым следует медитация или укореняющее упражнение, предшествующее погружению в дыхание.
Чаще всего Керстин использовала сеансы для погружения в процесс дыхания. Ей нравилось дышать, так как это давало ей чувство одновременно освобождения и расширения возможностей.
На этот раз она захотела начать медитацию на ощущения, которую я делала с ней на предыдущих сессиях. Ей нравилось чувство расслабления и обостренной осознанности и нравилось оставаться с закрытыми глазами в течение некоторого времени, что поначалу казалось ей невозможным.
Как правило, во время этих медитаций я перехожу к сканированию тела, позволяя человеку ощущать различные его участки: основную костную структуру в окружении мышц, кожу как четкую границу тела.
С Керстин я не усложняла, начав в положении сидя и пригласив ее освободить достаточно места для ног, чтобы почувствовать себя прочно укорененной, чтобы таз смог выдержать вес верхней части ее тела естественно и легко.
Продвигаясь вперед, она, казалось, была поглощена внутренним ощущением, и, тем не менее, ее ноги, руки и шея все время слегка шевелились. Во всем ее физическом теле сквозило бдительное ожидание, я приняла его за первоначальное волнение, с которым она родилась.
Я учла волнение, которое присутствовало во сне, и спустя несколько мгновений все ее движения расслабились. Это было для меня значимым сообщением, говорящим о том, насколько важным был этот сон для Керстин и как необходимо ей его понять.
Открыв глаза, она описала ощущение пространства в верхней части тела и чувство энергии, текущей по ногам. Я спросила ее, ощутила ли она безопасность сессионной комнаты, а также напряжение внутри нее, и она кивнула.
Когда я спросила ее, нуждается ли она в чем-то, она сказала, что хочет лечь на матрас, чтобы иметь пространство и позволить своему телу двигаться. Я предложила ей позволить себе любое движение, но медленно – так, чтобы прочувствовать его и соединиться с ним, оставаясь в контакте со мной.
Вспомнив об образах из ее сна, я спросила ее, может ли она выйти из лифта или ей нужна помощь. В ответ тело Керстин начало двигаться, и она подняла к груди обе руки со сжатыми в кулаки ладонями. Неожиданно она стала похожа на застрявшего младенца. Казалось, что с помощью рук она с неимоверным усилием пыталась открыть двери лифта.
И тут она начала потеть, дыхание стихло, а шея и голова Керстин казались зажатыми. Ощущая безопасность и контакт со мной, она смогла позволить всему этому происходить, не впадая в шок, панику или прекращая опыт.
Я предложила ей прикоснуться к ее голове. Она согласилась, и в момент, когда мои руки мягко держали ее шею и лоб, все ее тело вытянулось в удивительном движении, напоминающем тот же самый вид поворота и разворачивания, которому следуют младенцы, выходя из родовых путей.
Это был особый момент, но в то же время он казался очень простым и естественным. Ее тело растянулось на матрасе, слегка подрагивая, дыша и разворачиваясь всевозможными крошечными движениями. Дыхание происходило само по себе, следуя связному типу, было очень легким и текучим.
Но затем процесс был прерван. Все остановилось, и она казалась отключенной от тела. Я знала, что это был решающий момент. Я положила руку на ее спину, в область седьмого шейного позвонка, в нежном поддерживающем прикосновении – в работе с телом эта точка также известна, как точка паники. Моя другая рука легко касалась верхней части ее грудной клетки, где дыхание было поверхностным, словно не решаясь течь глубже в тело.
Я попросила Керстин сказать мне, что она испытывала. Она прошептала, что четко может представить себя высоко над своим телом, растянутой между образом ее матери, лежащей в больничной палате, и крошечным телом в маленькой кроватке в другой комнате. Она не понимала, чему принадлежала.
Я спросила ее, чувствует ли она свои руки. Она подтвердила, что да, и ее дыхание участилось. В этот момент человек легко может перейти к бессознательному типу дыхания, которое наступает, когда мы охвачены страхом; но с помощью обнадеживающего прикосновения и слов, поощряющих поддерживать контакт, можно помочь телу и дыханию остаться легким и непринужденным.
Когда я подключилась к Керстин с помощью моего прикосновения и голоса, ее дыхание снова изменилось. Теперь оно двигалось подобно мягкой нерешительной волне, наполняя кислородом верхнюю часть грудной клетки. Она начала дышать, как при рождении. Ее тело расслаблялось слабыми подрагивающими движениями в верхней части спины, а затем эти дрожащие маленькие волны перетекли вниз по позвоночнику – она описала это как приятное ощущение.
Казалось, ее тело расслабляется в этих движениях еще глубже, а дыхание становится сильнее, с шелестящим звуком на выдохе. Было прекрасно наблюдать и чувствовать, как она вновь непринужденно осваивает свое тело, словно новорожденный младенец.
Ее руки стали двигаться, словно в хватательном рефлексе, как у ребенка, незамедлительно цепляясь за мои пальцы, как только я поднесла их к ее руке. Она улыбнулась и открыла глаза, продолжая дышать естественно. Волна дыхания продолжалась в течение двадцати минут, и энергия высвобождалась и текла нежными мягкими движениями по всему телу.
После этого она пришла в состояние глубокой релаксации, которое она позже описала как «долгожданное возвращение домой».
Размышления
В сессии Керстин больше всего очаровал момент, когда она начала потеть. Она чувствовала, что если не найдет способ двигаться, то умрет, но в то же время знала, что может найти этот способ в одиночку. Еще прежде, чем я коснулась ее, возник внутренний импульс, что пришло время для толчка и усилий.
Еще одно сильное переживание произошло, когда она зависла в воздухе между телом своей матери и своим собственным. Случилась полная дезориентация, и все внутри нее рвалось в сторону тела матери, но, наконец, дыхание заставило ее вернуться в ее собственное.
Этот момент сопровождался глубоким чувством отчаяния и «потерянности». Только мои прикосновение и голос помогли ей остаться на связи с телом и вновь пережить то, через что она прошла так много лет назад.
Я предложила ей снова поговорить с матерью, задавая ей более точные вопросы о рождении. На этот раз информация была исчерпывающей. Ее мать призналась, что рождение ее дочери было далеко не нормальное. Керстин застряла в родовых путях на более чем восемнадцать часов, и мать не могла вспомнить, как ей, наконец, удалось выйти. Кроме того, мама была настолько истощена, что врачи унесли Керстин в детскую больничную палату.
После этой сессии приступы потливости Керстин исчезли не сразу, но она перестала их бояться. Это, в свою очередь, помогло ей найти ресурсы и средства для решения вопроса в более конструктивном ключе.
Пока мы работали вместе, Керстин решила регулярно делать медитацию Девавани, которая включает в себя пятнадцатиминутную стадию произнесения мягких звуков джиббериша, или тарабарщины, – по аналогии с медитацией Ошо Не-ум, но гораздо более мягкую и нежную.
После нашей сессии качество этой медитации изменилось, и она почувствовала себя как живой и счастливый ребенок, крепко связанный со своим телом, издающий восхитительные звуки радости.
Глава 11
Корни любви: семейные расстановки Ошо
Свагито
Когда я приехал к Ошо в 1979 году, я был свежеиспеченным психологом. И первое, что я сделал, – это выбросил все свои книги по психологии. Понадобился просветленный Мастер, чтобы мне стало ясно, что знание не является ни способом самопознания, ни основным ингредиентом в работе с людьми. Как однажды было сказано в сказке о Сарахи, основателе духовной традиции Тантры, ученый должен стремиться к чему-то жизненно важному, ложь должна стремиться к реальности.
Поначалу я не искал какого бы то ни было Мастера, но я искал чего-то, чего не хватало в моей терапии и психологических тренингах. Это была медитация. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что быть с Ошо означает следовать глубже за своей внутренней правдой, а не за собственным разумом или чьим-либо учением. После выполнения разных видов работ в коммунах Ошо в течение нескольких лет, обучаясь больше присутствовать в настоящем и меньше в разуме, я снова начал заниматься терапией, но теперь я больше не был психологом.