На другой страничке красивым каллиграфическим почерком было выведено:
Я вас люблюИ вы поверьте,Я вам пришлюБлоху в конверте…
Подписи были самые разнообразные. Мало кто подписывался попросту своим именем и фамилией, большинство придумывало всякие загадки: «Кто писал — тебе известно, а другим не интересно», «Писала волна, угадай, кто она», «Имя и число снегом занесло», «Писал прохожий, покрыт рогожей» — и так далее.
Стишки были разные, но все коротенькие, все глупые, и в этом смысле похожие один на другой. В этих стишках были и незабудки в желудке, и блохи, и ангелы, но особенно много роз.
Вот это тема! Высмеять альбомы, высмеять блошиную поэзию! Маша вырвала из тетрадки по арифметике двойной чистый лист бумаги и начала сочинять статью на конкурс. Она сочиняла на уроке естествознания, и когда учительница вызвала ее и велела привести пример, какие семена однодольные, какие двудольные, Маша растерянно промолчала. И уже садясь, вспомнила: двудольные это бобы, фасоль. Но в журнале уже стояла плохая отметка.
«Ладно, дома я перепишу начисто всю тетрадку по естеству, нарисую всё цветными карандашами, и пусть она попробует вывести мне в четверти неуд», — утешала себя Маша. А в памяти мелькали прочитанные в альбоме стишки: «Любовь — солома, сердце — жар, еще секунда — и пожар». Слово «секунда» было написано через «и». Этот стишок Тамарке написал самый бузотеристый мальчик из всего их класса. Коля Зайченко, по прозвищу «Седой» — у него были льняные, совсем белые волосы.
Фельетон вышел на славу, на две тетрадочных странички. Маша подписалась «Маня Гвоздикова», чтоб не узнали, что сочинила она. Вскоре он появился в стенной газете и вызвал шумные обсуждения. В защиту альбомов встали несколько девочек во главе с Верой Ильиной: Тамара, хотя и кудахтала больше всех, но ничего дельного в защиту альбомных стишков сказать не умела, за нее это сделала Вера, девочка дисциплинированная и «правильная». Она громко говорила, что чем хулиганить, лучше писать стишки в альбом, а картинки вообще надо клеить всюду, где только можно.
Мальчикам понравилась статья в стенной газете. «Нечего мещанство разводить, — сказал Сорокин. — Если уж писать в альбом, так хоть со смыслом, а не так. У девочек есть такие привычки…»
На большинство девочек эта критика оказала свое влияние. Особенно задели в статейке слова: «Малограмотная поэзия». Все обладательницы альбомов тщательно проверили ошибки в стишках и выправили их. Некоторые даже повырывали оттуда листки и заставили тех, кто написал неграмотно, переписать заново. А одна девочка выбросила свой альбом в ящик для мусора.
За свой фельетон Маша получила вторую премию: на ее адрес стала приходить пионерская газета «Ленинские искры».
В Машином классе многие любили рисовать, особенно мальчики: и Зайченко, и Сорокин, и другие. Но учительницу рисования невзлюбили с первого урока.
Она явилась в класс в сопровождении воспитателя Петра Николаевича, как и многие другие учителя. У нее было скучное лицо, бесцветные волосы, какие-то пустые глаза. Оглядев детей, она заявила, точно скомандовала:
— Мы будем рисовать с натуры. Знаменосца. Мальчик, иди сюда. Как тебя зовут?
— Зайченко, — оторопело ответил «Седой». Он не мог догадаться, зачем она его вызвала. Рисовать что-нибудь на доске, что ли?
— Стань на мой стол. Ты будешь знаменосец. Руки — так!
И она показала, как надо положить руки, когда несешь знамя.
Зайченко, подмигивая товарищам, забрался на стол. Такого еще в классе не было. Интересно, что дальше.
— Он — знаменосец! — ткнула учительница пальцем в Зайченко. — Рисуйте его.
— Мы не умеем… — послышался чей-то робкий голос.
— Неважно. Рисуйте, как умеете. Руки, ноги, что ж тут трудного?
В классе стал нарастать шум. Кто пытался рисовать, кто переговаривался со стоящим на столе Зайченко, кто кидал в него бумажками. Зайченко вертелся во все стороны и не имел ни малейшего сходства со знаменосцем.
— Что вы кричите! Почему вы не рисуете? — спрашивала учительница всех сразу. Ребята отвечали хором. Стоял галдеж, можно было расслышать только отдельные фразы:
— Не выходит!
— Нас никто не учил!
— Какой же знаменосец без знамени!
Учительница раздражалась всё больше. Она почти не менялась в лице, но голос ее становился всё тоньше, всё противней:
— Ах, вам знамя надо? Получите!
Она схватила стоявшую в углу швабру и сунула ее в руки Зайченко. Какую-то секунду паренек постоял неподвижно с поднятой шваброй в руках, но затем быстро опустил ее:
— Не буду стоять со шваброй.
А Коля Сорокин крикнул:
— Нечего смеяться над нашими знаменосцами.
Маша смотрела на странную учительницу и сомневалась: учительница ли это? Зачем это она придумала такое — ставить на стол, валять дурака?
Зазвенел звонок. Это был последний урок, все облегченно вздохнули и схватились за сумки. Но «учительница» закрыла дверь:
— Оставляю весь класс на два часа. В наказание.
Поднялся шум. Никто не чувствовал себя виноватым. А время потекло медленно, скучно. Вера Ильина вынула тетрадку по географии и стала рисовать заданное на дом — гору в разрезе, низменности и возвышенности.
Через два часа всех отпустили, но домой побежали немногие. Ребята сбились в кучку и пошли к директору.
Директор выслушал их внимательно.
— Хорошо, мы разберемся, — сказал он. — А вот почему у вас в классе на многих уроках — базар, почему дисциплина никуда не годится? За это вы отвечаете, активисты. Пора уже набираться ума, помогать учителям, а не мешать им. Я жду, что вы примете серьезные меры. Подумайте-ка вместе с воспитателем. Скоро Октябрьский праздник, многих из вас в пионеры принимать будут. Вот и покажите делом, что вы не болтуны.
На другой день воспитатель остался после уроков побеседовать с активом. Он не предложил никакого готового решения. Он стал спрашивать, какие предложения у ребят.
— У нас больше всего болтают на уроках подруги да друзья-приятели, — сказала Маша. — Что бы такое придумать? Рассадить их, что ли?
— Если уж говорить начистоту, так не в этом дело, — мрачно ответил Сорокин. — Сама знаешь, в чем.
— А в чем? Ты скажи прямо.
— А в том, что некоторые девчонки воображают. Придумали себе деление — девочки, мальчики. Что у нас, равенства нет? Отгораживаются, чтобы вести свои мещанские разговоры да стишки писать в альбомчики.
— А ты не отгораживаешься? Ты не отгораживаешься? — набросилась на него Маша. — Сам интересные книги читает, а дать не даст. Сколько раз просила.
— Пойди и возьми в библиотеке. Вот тоже!
Он знал, что в библиотеке за хорошей книгой — очередь, но формально был прав.
— Так что же делать будем, ребята? — повторил свой вопрос Петр Николаевич.
— Пересадить надо всех по-другому. Бузил рассадить, — ответил Сорокин.
— Тут надо о каждом подумать, — снова вступила Маша. — Если девочка тихая, — посадить рядом с бузотером, пусть воспитывает. А если болтунья, — посадить с дисциплинированным парнем.
— А не будут наши дисциплинированные сами портиться от такого соседства? — спросила Вера Ильина.
— Ты что, не веришь, что в нашем классе можно наладить дисциплину? — серьезно спросил ее Сорокин. — Самим нам надо поменьше бузить. Какие мы пионеры после этого, если боимся, что бузотеры плохо повлияют на нас? И всё равно они и так в классе, и влияют. Вопрос, кто кого.
— А вообще со всеми нами случается, — у нас вполне хороших нет, — ответила задумчиво Маша. — Но надо постараться.