Читать интересную книгу Начало жизни - Елена Серебровская

— Маменькин сынок! — бросила ему насмешливо Маша. Он мешковато обернулся, ища, кто это сказал. Нашел и ответил Маше:

— Папенькина дочка!

Она не обиделась, а к нему прозвище «Маменькин» прилипло. Когда выбирали санитарную комиссию, кто-то из ребят совершенно серьезно предложил:

— Предлагаю «Маменькина». Он аккуратный, будет смотреть, чтоб все руки мыли…

Каретин долго обижался на это прозвище и не знал, как бы задобрить ребят. Наконец, придумал: принес в класс целую пачку альбомных открыток с цветами и стал раздавать их. Маша сидела на переменке над какой-то заметкой и не сразу увидела, что творится возле «Маменькина». Подбежала, но поздно, Каретин отдавал уже Вере Ильиной последнюю открытку.

— А мне? — спросила Маша.

— Что ж ты зевала… Ладно, я принесу тебе две розы, только не дразнись…

— Принеси, «Маменькин»! — попросила насмешливо Маша.

Она задумалась: откуда у него столько открыток? И все новенькие, не надписанные?

Вера Ильина объяснила ей (она про каждого ученика знала что-нибудь), что отец «Маменькина» — владелец писчебумажного магазина. Он нарочно дал сыну открыток, чтобы тот задарил товарищей.

Отец Шуры Каретина — нэпман! Вот тебе на! Конечно, Шура сам еще не был нэпманом, но обещал им стать. Задатки подходящие. Теперь Маша определила свое отношение к «Маменькину» вполне ясно. Нестоящий, хотя и дисциплинированный.

Маше очень полюбилась учительница литературы. Она то и дело задавала сочинения на вольную тему. А как-то прочитала вслух рассказ Чехова «Ванька Жуков» и предложила всем написать сочинение. Умница учительница, прямо угадала, что никому не было охоты успокоиться на том, как закончил этот рассказ писатель Чехов. «На деревню дедушке…» Конечно, такое письмо не дойдет. Так что же, так и терпеть дальше? Так и не стараться на месте Ваньки Жукова изменить свое положение? Нет, товарищи, с этим никто не согласен. Ни один мальчик, ни одна девочка из Машиного четвертого класса.

Конечно, каждый написал по-своему. Сорокин познакомил Ваньку Жукова с каким-то слесарем из мастерской, где лудили и паяли кастрюли. Теперь Ванька был не один, ему многое объяснили, от хозяина он ушел в мастерскую, стал человеком и участвовал в Октябрьской революции. «Маменькин» оставил Ваньку у хозяина, но написал, что Ванька стал хитрее, научился обдуривать хозяина, а потом пришла революция, и Ванька открыл собственную мастерскую. Маша придумала, что Ванька относил однажды сапоги заказчику и попал на хорошего человека, который помог ему разобраться, что к чему, и давал ему читать книги. Этот человек был учитель. И Ванька потом вступил в партию большевиков и участвовал в революции. Почти все сочинения кончались революцией.

И только Машина соседка по парте, Зина Делюнова, написала не похоже ни на кого. У Зины Ванька Жуков пошел в кассу взаимопомощи, взял денег на дорогу и вернулся в деревню к дедушке. А там окончил семилетку.

— Тогда не было касс взаимопомощи, — объясняла учительница Зине. — Это всё происходило раньше, до революции.

Зина слушала, не отвечая.

— И семилетку он не мог окончить. Тогда в деревнях школ было очень мало, больше двухклассные. И жить Ваньке было не на что, он же сирота.

— Ну и шел бы в детдом, — мрачно возразила Зина. Ребята рассмеялись, а она обиделась и села. Она не могла представить другого строя жизни, чем тот, при котором жила. Ясно, ее разыгрывали. Школ нет! Даже в ее деревне, где она родилась и откуда только что приехала с родителями, даже там есть школа. А уж деревенька не из крупных.

Анна Николаевна оставила Зину после уроков и долго сидела с ней в пустом классе. Маша задержалась на заседании редколлегии и иногда поглядывала через стеклянную дверь в коридор — не идет ли Анна Николаевна с Зиной. Она увидела, как они вышли вместе, Зина попрощалась и пошла вниз на вешалку, одеваться. А учительница задержалась и стала читать объявления, прикрепленные кнопками на доске. Она была высокая, тоненькая, в синем сатиновом халатике, из-под которого выглядывал белый воротничок блузки. Волосы у Анны Николаевны были золотистые, собранные на затылке в узел. Но они у нее то и дело выбивались, и вокруг ее худенького полудетского личика точно возникало сияние из этих пушистых выбившихся волос. Анна Николаевна очень нравилась Маше, и она ревновала учительницу ко всем. А ревновать было к кому.

Анна Николаевна не случайно задерживалась у доски с объявлениями, она ждала кого-то. И дождалась. С третьего этажа спустился воспитатель одного из вторых классов, того самого, в котором учился Сева. Этот воспитатель, Харитон Сергеич, был молодым еще человеком, но отличался строгостью неимоверной, у него в классе никто никогда не кричал и не шумел, словно там сидели не дети, а взрослые. В раздевалку они ходили парами, гуськом, во главе с воспитателем, хотя никто больше в этой школе так не делал. Дежурный всегда стоял у них начеку у двери, и как только в конце коридора появлялся Харитон Сергеич, дежурный нырял в класс с криком «Харитон идет!», и все становились умными, смирными учениками, точно их заколдовали. Все склонялись над книжками, а при появлении воспитателя, вскакивали, как заводные, и здоровались, словно солдаты на смотре. «Харитона» все считали строгим, но всё-таки любили. Он был справедливый и всегда было понятно, за что он хвалит или выговаривает. Кроме того, все знали, что он имеет права судьи по футболу и хоккею.

И вот этот самый молодой учитель подошел к Анне Николаевне, и она сразу вся вспыхнула, покраснела, словно виноватая, и стала ему что-то рассказывать. Потом они пошли вместе вниз, на вешалку. И домой он ее проводит, это уж непременно. Не в первый раз ребята их видели вместе на улице даже в воскресенье, когда школа закрыта.

Вслед за Машей Анну Николаевну ревновали к «Харитону» и Вера Ильина и другие девочки. Они называли «Харитона» — хитрым змеем и успокоились только тогда, когда какая-то нянечка сказала Вере Ильиной:

— Хорошая парочка, учителя наши… Поженились недавно.

Вера тотчас оповестила о новости весь класс. Теперь отношение к «Харитону» изменилось в лучшую сторону. Ну, если он муж, то пусть уж ходит с ней под руку. Они были ее добровольными защитниками, а теперь защищать было не от кого…

Глава восьмая

Конкурс на лучшую заметку был объявлен. Подавали заметки под псевдонимом, девизом, чтоб не угадать — чья. Премий было несколько: подписка на газету «Ленинские искры» на три месяца, подписка на ту же газету на один месяц и большой блокнот.

О чем бы таком написать?

В школьной жизни так много всего — глаза разбегаются. И кто как учится, и кто как себя ведет, и как работает библиотека, и как дежурят на вешалке и в коридорах назначенные дежурные, и как работают кружки, и какие проводятся экскурсии, и как надо понимать дружбу и товарищество, и в каком виде надо являться в школу, и еще много всякого. Например, для школьников открылся буфет, малоимущим ребятам — бесплатные завтраки. Из Машиного класса двух девочек сразу взяли помогать дежурной учительнице, намазывать бутерброды, расставлять чашки и по списку впускать ребятишек, тех, кому полагается. Тем для газеты очень много. Но как найти такую тему, чтобы заметка была занозистой?

Наконец, Маша нашла такую тему.

В первый же день занятий Тамара Петрова принесла в класс альбомчик со стихами. Альбомчик был маленький, с наклеенной сверху картинкой: пасхальное яйцо в виде домика, возле него двое зайчат на цветочной лужайке.

В альбоме были разные стишки и картинки: цветочки, букетики, кудрявые головки.

— Напиши мне стишок на память, — попросила Тамара Машу.

Маша взяла альбом и стала его перелистывать. На первой же странице она прочитала:

Дарю тебе корзиночку,Она из тростника,В ней тридцать три фиалочкиИ сердце моряка.

На другой страничке красивым каллиграфическим почерком было выведено: