Читать интересную книгу Кола - Борис Поляков

Вдвоем с Герасимовым Шешелов охотно поговорил бы об этом. Но благочинный... Непохоже, чтобы каверзу ему строили, а все же втроем они, а Герасимов вон как про государя. Поосторожнее надо с ними.

– Вы не желаете побед для России?

Во взгляде Игната Васильевича легкое удивление. Словно он лучше к Шешелову настроился.

– Ну, зачем так? Победы, уж вы-то знаете, всякие могут быть. Тем, о которых вы говорили, пожалуй, и я не радуюсь. Они пользы не принесут.

И благочинный его поддержал:

– Они не славой России, а горем великим обернуться могут.

– Могут, – кивнул Герасимов. – Самолюбие не позволит государю попятный шаг сделать. А теперь в помощь побитой, обиженной в глазах всей Европы Турции явятся заступники.

– Но с Францией и Британией у нас добрые отношения. А про Австрию и говорить нечего, она нам обязана.

– По осени «Таймс» интересные цифры печатала. – Герасимов скрестил на столе руки, на удивленный взгляд Шешелова сказал: – Друзья отца Иоанна, вишь ты, из Архангельска присылают, – засмеялся. – Так вот, британское правительство показало свои подсчеты. Черным по белому там написано: для торговли им Турция больше подходит, чем Россия. И их эксперты говорят, что разгром Турции или захват ее Россией равносильны разгрому английской торговли.

– Эко хватили! – хохотнул благочинный. – Совсем погибнут без Турции. – И мотнул головой, усмехнулся, будто сам для себя, сказал: – Как они публику-то готовят! Загодя!

– Конечно, – сказал Шешелов, – если Россия выйдет на Средиземное море, торговля, разумеется, будет в ее руках. Это, так сказать, победителей право – распоряжаться.

– То-то оно и есть, дражайший Иван Алексеич, победителей. А если это не мы?

– Простите, не понял.

Благочинный возражал не торопясь, спокойно, говорил, как говорят о давно выношенном и обдуманном:

– Что, если Австрия, Франция и Британия дружно не захотят русских в Константинополе? Для чего им, к примеру, усиление России? или ущерб в коммерции? Им ведь лучше, если флот наш, и сейчас-то подключный, перестанет существовать.

Подключный? Нет, Шешелову на ум это как-то не приходило. И удивился: а ведь истина, черт возьми, у России моря закрыты. Будто на ключ снаружи. И обозлился на себя: как же ранее не додумался?

– Желая по праву сильного выгнать от Черного моря всех, кого оно кормит, не взыщите, если в случае неудачи и вас не только от него, но даже и от других исконных морей изгонят. – У благочинного голос оставался мягким, а слова стали жесткими. – К примеру, на Кольской ратуше да британский флаг. Вас такие мысли, часом, не беспокоят?

Наверное, Шешелов позабылся, сделал ненужный жест. Благочинный на стуле откинулся, засмеялся:

– Не по нраву.

– А вам по нраву?

Благочинный и Герасимов засмеялись.

– И нам не по нраву.

«Что они, шутки со мною шутят? Нет, пожалуй, не шутят». Вспомнились хромота писаря, крест Герасимова. «А с чего так повеселели?» И сам улыбнулся им.

– Почему именно британский?

– Британия ближе. Укрепиться на нашем Севере ее мечта давняя. И колян англичане уже приходили грабить, – сказал Герасимов.

– В восемьсот девятом?

– И тогда, и позже.

– Я слышал. У вас за это награда?

– За это.

– А вы, Иван Алексеевич, где тогда находились?

Шешелов на мгновение призадумался и усмехнулся:

– В солдатах привыкал – по рекрутскому набору был взят. – И спросил сам благочинного: – А вы?

– В семинарии вологодской...

Шешелов вспомнил: Дарья рассказывала – благочинный с успехом ее окончил. И умом взял, и голосом, и осанкою. Будущее ему прочили значительное. Да случилось как-то, не помнит Дарья ладом, во время праздничной службы подал он губернатору руку для поцелуя. Тот отшатнулся, якобы позеленел, но скопленье народу в храме большое было, и он совладал с собою, приложился-таки к руке. А вскоре благочинного в Кольский приход послали... «Э-э, – говорила Дарья, – постарел отец Иоанн. От былого мало теперь осталось. А раньше к праздникам отцы Соловецкого монастыря плыли в Колу, чтобы службу его смотреть да слушать, дух благолепием усладить. На проповедь с Мурмана приходили. Отец Иоанн не только что из писаний – про жизнь поморскую слово умел сказать. Генерал-губернатор когда сменился, духовные власти звали в Архангельск благочинного-то вернуться. Вся Кола знает – не единожды он отказывался. Мне, говорит, в Кольском соборе простор для голосу...»

«Нет, – думал Шешелов, – непохоже, чтобы из-за собора». И спросил еще:

– Почему вы остались в Коле? Я слышал, имели случай...

Благочинный вопросительно на него глянул. И Шешелов понял: для такого ответа в дружеских отношениях должны быть люди. Но взгляд выдержал. Интересно, что он ответит?

Лицо благочинного посерьезнело.

– Я и сам не однажды про это думал, – и мотнул головой в раздумье. – Видимо, на почете у миру попривык быть. Тут верст на двести в округе и горе, и радости – все мои. И крестины, и свадьбы, и похороны. И я всех, и меня все знают... Худо разве?

– Нет, не худо. – И нехотя вновь заметил: не перекрестившись, благочинный поднялся из-за стола, разминая кости, повел плечами.

– Иван Алексеевич, видимо, вы не знаете. – И пошел по горнице. – Случай, надо сказать, любопытнейший. Давно это было. Даже не в нашем веке. Но было вправду. Московская компания в Лондоне по примеру поморов наших тоже хотела обжиться на Севере. Однако ни платой, ни посулами охотников не сыскала... Тогда компания исхлопотала себе несколько смертников, приговоренных судом. Да-а. И вот привезла их, значит, на Грумант позимовать. Так и так, дескать. Еда вот вам и одежда. Перезимуете два-три года, пообживетесь. За это голову вам сохранят при теле... Смертники как увидели берега ледяные, а за ними пустыню каменистую да снежную, как холод поиспытали – все на колени и молить капитана: ради бога свези обратно. И упросили-таки. Отвезли их опять в Англию. Там на плахе они и померли...

– А наш помор Старостин прожил на Груманте более тридцати лет, – дополнил Герасимов.

Шешелов не понимал их.

– Простите, не уяснил я, о чем пример. Английские смертники хотят умирать лишь в Англии?

– Нет. – Благочинный остановился подле дивана, руки скрестил на груди и терпеливо, будто закон божий, пояснять начал: – Англичане издавна хотели овладеть Севером. А пример – о первых шагах. Но с тех пор времени ушло много. И не смертниками на Грумант, а людьми изворотливыми, сановными да торговыми они проникли сюда. Просочились к нам исподволь капиталом. И ведь как обжились – постепенно все в руки взяли!

– А море Баренца? – горько хмыкнул Герасимов.

– Да, – подхватил благочинный, – пример свежий. Назвав Мурманское наше море, часть Северного океана, именем иностранного моряка, еще раз принизили русских людей, наших прадедов.

Действительно, в прошлом, 1853 году море получило имя голландца Баренца. Шешелов знал это.

– Позвольте не согласиться. Виллем Баренц был не купец и не был знатен. А заслуги его перед Севером налицо. – И, вспоминая прочитанное, перечислял: – Баренц произвел измерение глубин этого моря и положил их на карту. Он первый сделал годичное наблюдение погоды на Новой Земле и дал там названия островам и бухтам. Он составил карту северной части Груманта. Он, в конце концов, и схоронен-то в этом море...

– Полноте, полноте, – замахал на него руками Герасимов. – Не так все сразу.

Этим открытиям есть доказательства...

– Давайте все по порядку, – подался к нему Герасимов. – Понятней будет... Слыхали вы, почему Баренц назвал острова Крестовыми? Потому что там стояли два русских креста над могилами. Русские были там до и после голландцев. И назывались острова не Крестовыми, а Братанами. А Костин Шар? Как ни странно, но название Костин Шар было известно Баренцу. Подумайте, о чем говорит это? Или Мучная гавань? Почему ее так назвал Баренц? Помните? Там он нашел три русских избы, в которых были мешки с мукою, бочки. Зимовье известных Строгановых, высланных в те времена из Новгорода...

Шешелова разговор уже захватил. Он и поддразнивал Герасимова и благочинного, которые вдруг оказались ярыми патриотами, и радовался тому, что сам уже неплохо знает историю освоения полярных стран. Но эти двое знают ее не в пример лучше.

– Смею напомнить, – не соглашался Шешелов, – что в том же тысяча пятьсот девяносто седьмом году здесь, в Коле, в гостином дворе были выставлены для обозрения лодки, или, может быть, шлюпки, на которых оставшиеся в живых голландцы пришли после зимовки на Новой Земле сюда, в Колу. Значит, коляне дивились беспримерному плаванию иноземцев...

– Коляне добрые сердцем люди и христиане, – отвечал благочинный.— Почему же не оказать сострадание людям, не приспособленным к Северу?

– Вот-вот, о сострадании, – подхватил Герасимов, будто только и ждал этого момента. – Рассказывают, когда Баренц скончался, голландцам на острове Междушарском встретились две русские лодьи. Тридцать поморов. Они дали голландцам и печеного хлеба, и копченой дичи. Вот как было. Выходит, наши-то, русские, очень давно бывали и жили на Новой Земле. Голландцы хвастались – открытие, мол, новых материков. А для русских поморов хождение на эти земли было уже делом будничным, промыслом.