во все глаза, однако не подходили к нему близко и не пытались потискать. Девушка куда-то пошла, и Грегор последовал за ней. Они очутились на кухне, тоже просторной, но тоже так до конца и не обустроенной. Двое мужчин беседовали, сидя за столом. Мать тем временем чистила раковину. Они с дочерью переговаривались, выглядели счастливыми, и казалось, их совершенно не интересовало то, о чем беседовали мужчины. Когда Грегор подошел ближе, он понял почему: те говорили по-английски. У старшего – он явно был отцом девушки – английский был совсем примитивным:
– Я нет деньги. Совсем нет деньги. Потратили.
Второй – со светлой кожей – выглядел гораздо моложе. Он курил. Произношение у него было почти безупречное.
– Ваша девчушка вернулась домой. Вы понимаете? Если девушка возвращается домой, деньги возвращаются в кошелек Дона.
Девушка с двумя тарелками подошла к столу и поставила их перед мужчинами. Молодой взял ее за запястье и поцеловал руку у локтя, глядя при этом на отца в упор. Потом, не отводя взгляда и не отпуская девушку, добавил:
– И спрашивать вас никто не станет.
Похоже, девушка не догадывалась, о чем они толкуют, только вот улыбка внезапно исчезла с ее лица, как будто что-то, еще не вполне осознанное, мелькнуло у нее в голове.
Грегор вообразил себя таким же невидимым, как его кентуки, который сейчас робко жался к кухонному шкафчику, и услышал, как мать весело зовет дочь и как они вместе принимаются готовить ужин. Он подумал о Николине и о том, сможет ли сказать ей, куда они помогли на самом деле вернуться девушке. Подумал о своем отце с его йогуртами и о деньгах, которые благодаря “Плану Б” сумел скопить за последнее время. И тут Грегор понял: он больше не хочет видеть, как какие-то люди едят или храпят, не хочет снова видеть ни одного цыпленка, кричащего от ужаса, пока остальные цыплята, впав в панику, ощипывают его, не хочет больше никому помогать перемещаться из одного ада в другой. Грегор не станет ждать, пока будут упорядочены международные законы, способные прихлопнуть его бизнес, он и так протянул слишком долго. Он сам всему этому положит конец. Продаст оставшиеся соединения и займется чем-нибудь другим. Он подключился к конфигуратору и, даже не попытавшись прежде вытащить кентуки из проклятого дома, прервал связь.
* * *
Ей приснился Клаус. Она повернулась в постели и почувствовала, как он в темноте под простыней обнимает ее. А потом было и того хуже. Окончательно Эмилию разбудил твердый и большой немецкий член, оказавшийся у нее между ногами, и сразу – что-то горячее и бурливое. Она так напугалась, что ей пришлось на несколько минут сесть, а потом еще и включить вентилятор. И тут Эмилия заметила свою крольчиху. Та стояла посреди комнаты с открытыми глазами и с нежностью смотрела на “хозяйку”. Неужели крольчиха видела и то, что приснилось Эмилии? Видела больше, чем ей полагалось видеть? Они прожили вместе уже почти целую неделю, и это была неделя, преисполненная гармонии и любви, в чем Эмилии было даже стыдно кому-то признаться. Ну, если только Глории, Глории она рассказывала обо всем, потому что та была ее закадычной подругой и непосредственно участвовала во всей этой истории. Кроме того, Эмилия ей доверяла. А вот сыну она не сказала ни слова. Слишком уж он был восхищен женщиной в черных ботинках и слишком занят все последнее время, чтобы отвечать матери, проявляя хоть каплю интереса, и когда разговор переходил на кентуки, ему явно хотелось говорить самому, а не слушать ее.
На самом деле Эмилию беспокоило главным образом то, как мало сын оберегает от посторонних глаз свою личную жизнь, и ей казалось возмутительным, что даже она сама, человек совсем другого поколения, человек, более чем далекий от новых технологий, даже она гораздо лучше сознает, какую опасность таят в себе отношения с этими новомодными игрушечными зверьками. Примеры тому Эмилия каждый день наблюдала по телевизору. Приглашаемые в разные программы специалисты с регулярностью прогнозов погоды давали все новые и новые советы и обучали зрителей мерам предосторожности. Вообще-то, Эмилия считала, что это вопрос здравого смысла – просто надо уметь вести себя осмотрительно. В таких делах необходимо опираться на жизненный опыт и обладать хотя бы минимальной интуицией. Правда, иногда можно было и рискнуть – среди зверюшек попадались по-настоящему хорошие экземпляры, как ее собственный кентуки или как ее же крольчиха в Эрфурте. За ними стояли добропорядочные люди, которые всего лишь хотели разделить с кем-то досуг.
Так было поначалу и с Евой. Потом из-за Клауса девушка вдруг стала резкой и вспыльчивой, но сейчас день за днем протекали вполне спокойно. Правда, немец продолжал названивать Эмилии. На первых порах она, увидев его номер на экране мобильника, начинала дрожать. Металась по квартире с зажатым в руке телефоном и не знала, как поступить. И в конце концов всегда отвечала. Его английский был совершенно невразумительным, и большая часть сказанного до нее не доходила, но после третьего или четвертого звонка она начала привыкать к этому глухому голосу и свыклась с мыслью, что не так уж и важно понимать, что именно он говорит. За последние месяцы она научилась на многое смотреть по-новому и поэтому заподозрила, что за его похотливыми и агрессивными монологами кроется еще и что-то иное. Она внушила себе: необходимо делать над собой усилие и выслушивать их, ведь это даст ей шанс чуть лучше разобраться в той реальности, которая окружала Еву. Эмилия делала это ради Евы, вернее, ради них обеих. Она слушала голос немца и закрывала глаза, стараясь вникнуть в смысл его речи. А вдруг этот мужчина на самом-то деле тоже искал хоть каплю внимания к себе, вдруг его звонок был формой разрядки и вносил некоторое облегчение в тяжелую и немилосердную к нему жизнь, о которой Эмилия не имела ни малейшего представления? Иногда, если судить по интонации, Клаус задавал вопрос, затем следовала пауза, и тогда Эмилия отвечала что-нибудь по-испански – про погоду или про последние политические события, но Клаус тотчас перебивал ее и снова заводил речь о чем-то своем. Отсоединялся первым всегда он. А вот Эмилия, разумеется, старалась терпеть до самого конца.
Она сбросила простыню, накинула легкий халат и встала. Крольчиха последовала за ней на кухню, и они поставили кипятить воду для чая. Не прошло и недели, а у них уже появилось что-то похожее на общие и даже устоявшиеся привычки. Правда, в самом начале Эмилия еще сопротивлялась и не хотела слишком уж обольщаться или поддаваться чарам своей милой питомицы. То, что теперь у ее ног целый день