что теперь приходилось наверстывать упущенное. Спали они по очереди и питались в основном галетами и йогуртом, которые отец Грегора продолжал приносить им как по расписанию, не обращая никакого внимания на происходящее.
Но самым неприятным во всей этой истории была неопределенность положения, в котором оказался кентуки из Суруму. Когда миновали пять часов, необходимых ему для подзарядки, Николина включила кентуки и с облегчением убедилась, что двери дома по-прежнему открыты. У себя в Загребе она принялась дергать за ноги Грегора, спящего прямо на полу, и они вместе вышли на ту же тропинку и попытались оценить обстановку. Деревня выглядела такой же безлюдной, как и накануне. Они уже пересекали вторую улицу, когда кто-то поднял кентуки с земли. Грегор с Николиной увидели небо – все такое же серое и затянутое тяжелыми тучами. Увидели на противоположной стороне улицы две патрульные машины – Николина была в этом совершенно уверена – с сигнальными огнями на крыше. Потом наступила сплошная темень, словно их сунули в сумку или чем-то завязали камеру. Да и колесики кентуки вроде бы больше не опирались ни на что твердое.
– Ну вот, поди тут разберись, что там у них происходит, – сказал Грегор. – Давай выключай, надо экономить энергию.
По характеру звуков они догадались, что попали то ли в грузовик, то ли в прицеп машины. Теперь кентуки стоял на твердой поверхности, но простора для движения у него не было. Возможно, его поместили в коробку или в ящик. Они оставили кентуки “спать”, пытаясь таким образом сэкономить энергию. Оба по-прежнему сидели перед компьютером, хотя и понимали, что в ближайшее время ничего происходить не будет.
С тех пор Николина время от времени, чтобы проверить обстановку, заставляла кентуки открыть глаза, но каждый раз видела лишь отчаянный мрак. Рядом никто не разговаривал, и вообще ничего не было слышно.
Они снова занялись просроченными заказами. Каждый своими. Им хотелось отвлечься, но на самом деле ни он, ни она не могли думать ни о чем другом. Грегор с Николиной работали, по очереди дремали на кровати и опять работали. Через пятнадцать часов после того, что Николина называла “похищением”, она разбудила кентуки, и, хотя он вроде бы по-прежнему находился в чем-то темном и непрозрачном, стали слышны голоса и стук дверей, появились проблески света, словно теперь кентуки уже двигался, и двигался по какому-то открытому месту. Грегор подошел к девушке и растерянно тряхнул головой. Какого черта там происходит?
– Может, будет лучше, если он немного попищит? – спросила Николина, бросив взгляд на Грегора.
– Нет, надо подождать, – ответил тот, – надо подождать, пока мы что-нибудь увидим.
– По крайней мере, у них хватило ума поставить нас на зарядку.
Но еще почти целый день они провели в темноте. Николина включала кентуки все реже, и вот наконец, уже на пятый день, “разбудив” его, они поняли, что ситуация решительно переменилась.
Они попали в просторную столовую, хотя дом был явно из бедных. Стены были старыми и некрашеными. С одной стороны стояла пара пластиковых столов, ширма делила комнату на две части. Три больших окна, лишенные каких бы то ни было запоров, выходили на внешнюю галерею, за которой простиралась сельва. Грегор с Николиной, судя по всему, попали в тропическую зону. Трое детишек играли на полу и с любопытством поглядывали на кентуки, возможно, потому что в первый раз увидели, как он задвигался. Один из ребятишек вскочил и побежал в левую комнату, а потом вернулся в сопровождении двух женщин.
– Это она! – крикнула Николина.
Да, это была та самая девушка. Она поздоровалась с ними, не скрывая волнения. Стоявшая у нее за спиной женщина, по всей видимости мать, с интересом смотрела на зверька, вытирая руки передником. Обе подошли к нему. У девушки в руке был кусок мела, и она нарисовала на полу перед кентуки все тот же условный крест, с помощью которого они уже общались прежде. Потом мать с дочерью уставились в камеру и весело заговорили, перебивая друг друга. Наверное, они их благодарили, но ни Грегор, ни Николина не понимали ни слова, а ведь нарисованный девушкой крест мог служить только для ответов на конкретные вопросы. Как же сообщить, что вопросы девушки остаются для них загадкой?
– Они кажутся мне хорошими людьми. – Николина с трудом сдерживала волнение.
Грегор нежно погладил ее по плечу, и она с удивлением на него обернулась. Они еще какое-то время пытались придумать способ общения с матерью и дочкой. Малыши стояли сзади, не отрывая от кентуки глаз. Потом мать попрощалась и ушла. А Николина отыскала листок с нужным номером телефона и позвонила. Ей казалось, что она сможет подсказать девушке какой-нибудь другой вариант связи. Тотчас в доме раздался звонок, и девушка взяла трубку. Грегор предпочел бы не продолжать знакомство, но было уже поздно.
– Это мы. У тебя все в порядке?
Потом Николина быстро повторила свой вопрос по-английски, а следом и на совсем примитивном французском – Грегор ничего подобного от нее не ждал. Но сразу стало ясно, что и этих языков девушка не понимала. Что же это за место такое, если люди там вроде бы знают о существовании кентуки, но никто ни слова не говорит по-английски? Грегор вдруг сообразил, что девушка никоим образом не связывала их телефонный звонок с появившимся у них дома кентуки. Она дала отбой и что-то сказала детишкам, которые засмеялись.
И тогда Николина отодвинула планшет.
– А вот теперь мне и вправду нужен хороший душ, – заявила она и потянулась, подняв вверх свои руки-щупальца. Потом встала и направилась к двери. – Спасибо, – бросила она Грегору, уже стоя на пороге, и улыбнулась.
Грегор улыбнулся ей в ответ, но почувствовал себя немного глупо, когда Николина скрылась, а улыбка так и застыла словно приклеенная у него на лице. Оставшись в своей комнате один, он вспомнил длинные гибкие руки Николины и многоугольники ее позвонков, покрытых бархатистой кожей. Ладно, после всего случившегося с соединением 47 он, пожалуй, не так уж и много потерял. Грегор схватил планшет, сел на кровать и начал водить кентуки по дому девушки, оценивая социальные и экономические условия, в которых та жила. Если повезет, он все-таки сможет продать и это соединение, несмотря на недавние события. Дом был бедный, почти на грани допустимой нормы, но пейзаж вокруг казался живописным, да и сама семья выглядела занятной. Всегда ведь находились европейцы из высших слоев общества, готовые распространить свои филантропические планы на те страны, которые представляются им слишком непривлекательными, чтобы ехать туда самим обычным способом. К тому же девушка и ее мать были, надо заметить, вроде бы людьми хорошими, а детишки – послушными: они смотрели на кентуки