переднем фоне приглушили, а то, что было едва слышно, подняли по громкости.
— Ну и что вы хотите?
— Перевод.
— Этот швейцарский официант говорит, что ему должны девяносто франков. Причем, скорее всего, это старик из деревни. Так обычно разговаривают необразованные сельские жители.
Он рассмеялся, увидев ошарашенные лица военных контрразведчиков.
— Вот так работать надо! — сказал «француз», собираясь уйти.
Но его схватили за руки, предложили чаю, даже посулили чего покрепче, благо рабочий день подходил к концу. На чай «француз» согласился и с лимоном, и с шоколадкой, припрятанной куркулистым Леонидом.
— Ну! Объясняй, — потребовал Егоров.
— Неблагодарное это дело — фокусы раскрывать. Теряется момент волшебства, магии…
— Он мастер спорта по стрельбе, — деликатно напомнил «французу» Леонид. — С чего ты решил, что это в Швейцарии?
— Более того, скорее всего, в Женеве, — уточнил «француз», покосившись на сжимавшего кулаки Василия. — Леня, ты сдерживай порывы товарища, а то он меня своей кувалдой сейчас по кумполу стукнет. Поговаривали, что его ранило в Сирии, а контузии не было?
— Сейчас у тебя будет, — пообещал Василий. — Говори уже.
— Во-первых, франки есть только в Швейцарии. Тут ничего мудреного для образованных людей, — набивал себе цену оперативник. — Кроме того, в женевском кантоне говорят по-французски. И именно там, в Романдии. — Увидев непонимающие взгляды, он пояснил, вздохнув: — Во Французской Швейцарии используют патуа — диалект. В основном в деревнях, старики. Богатые и средний класс разговаривают все же на классическом французском. Во Франции цифру девяносто произносят как quatre-vingt-dix, а в Романдии скажут nonante. Поскольку он говорит: «С вас девяносто франков» — это официант, судя по голосу, пожилой, судя по диалекту — из деревни. Работал небось старик всю жизнь официантом, едва-едва читать и писать научился.
— Допустим, — Егоров перестал сверлить нетерпеливым взглядом «француза». — Почему официант? Так мог сказать и продавец в магазине, и портье, таксист, да мало ли кто!
Леонид смотрел на него, загадочно улыбаясь. Егоров покосился на Леню и, дождавшись, когда уйдет «француз», прихвативший с собой остатки шоколадки «угостить своего соседа по кабинету», Василий не выдержал:
— Чего ты скалишься? Что не так?
— Представь, что наши исследуемые вели эти разговоры в такси, в магазине или стоя у ресепшена.
— Я нарочно так сказал, — покраснел Егоров, — чтобы «француза» с панталыку сбить.
— Тебе это удалось, — Леня прикрыл рот ладонью, чтобы скрыть очередную улыбочку.
— Хорошо, ресторан. А как они в ресторане могли такие беседы проводить? Мы бы слышали звяканье посуды и еще много голосов, да и как насчет безопасности?
— Дальние звуки диктофон мог отсечь, есть там возможность убирать посторонние шумы, а вот официант подошел близко и попал в зону записи, — не сдавался Леонид.
— Чушь! И что, в Швейцарии возможно на девяносто франков поесть вчетвером?
— Кофе выпить, — сделал еще одну робкую попытку Говоров.
— Официант может фигурировать в обслуживании номеров. Так ведь? Ты же ездил за границу?
— Пару раз, в детстве с родителями. А ты?
— Сначала бабок не было, а когда появились, нам уже выезжать запретили, — пожал плечами Василий. — Я вот только не пойму, как в СВР слушали эту запись. Они упустили что там не трое, а четверо…
— Пятеро, — уточнил Говоров торжествующе и протянул наушник: — Послушай, это еще кто? Другой голос.
Василий вслушался.
— В самом деле. Он что-то говорит про запись. Дай-ка стенограмму.
Василий нашел этот кусок. Стенограмма была на двух языках. Под английскими фразами шли строчки русского перевода.
— А, вот. Гляди, он говорит, что запись пригодится для истории, вроде как иронизирует. Его речь приняли за слова моссадовца. Он сказал только пару слов. Но это точно другой голос.
— Там он еще и в конце говорит: «Не волнуйтесь, я запись вам потом привезу». А что, если это тот человек, у которого эту запись взяли эсвээрщики? Значит, его персона установлена. Кто он?
Этот же вопрос Егоров задал через несколько минут Ермилову. Тот нехотя ответил:
— Считалось, что на встрече он не присутствовал, поэтому я не стал грузить тебя лишней информацией. Зерах Яглом — израильский эксперт по Ближнему Востоку, в большей степени по Ирану и Сирии, человек, оказывающий большое влияние своими выводами на правительство страны и спецслужбы, а, что вероятнее всего, пишущий и говорящий то, чем потом правительство и спецслужбы прикрываются, принимая резкие и грубые решения по Сирии и Ирану, по бомбежкам некоторых районов Сирии. Он обосновывает целесообразность и необходимость, скажем так, с научной точки зрения. Но теперь уже не будет. Яглом погиб в Турции в автомобильной катастрофе. В Стамбул приезжал, по сведениям СВР, для встречи с неким «замом».
— Чтобы передать ему флешку с этой записью, — подхватил Егоров. — А флешку свистнули, и Яглома кокнули.
— Что за выражения? — сдержал улыбку и никак не стал комментировать выводы подчиненного полковник. — Значит, их уже пятеро. Двое от Израиля, двое от Америки и один турок.
— А в чем собственно проблема? Очевиден сговор за нашей спиной, за спинами Ирана, Сирии, курдов — предать огласке, и дело с концом. Тем самым предотвратим очередное турецкое вторжение в Сирию.
— Разбежался! Во-первых, чтобы утверждать что-то, надо установить все обстоятельства встречи и сепаратных переговоров, личности переговорщиков. Во-вторых, если мы сейчас встрянем, ничего не получим, кроме очередной волны нападок, обвинений в фальсификации, да к тому же формально мы партнеры с турками и вроде как не должны ожидать с их стороны подвоха и