Читать интересную книгу Лёжа со львами - Кен Фоллетт

– Но почему ты выбрал именно это?

– Ближе к концу срока службы я перешел в разведку, и они предложили мне продолжать ту же работу и на гражданке. Мне сказали, что я смогу работать как тайный агент, потому что знаю эту среду. Понимаешь, им были известны мои прошлые связи с радикальными кругами. Мне казалось, что выслеживая террористов, я смогу искупить кое-что из прошлого. Поэтому я и стал экспертом по борьбе с террористами. Это звучит упрощенно на словах, но, понимаешь, я был удачлив. ЦРУ меня не очень-то жалует, бывает, я отказываюсь от заданий, например, как было, когда они собирались убить президента Чили. Но ведь агенту не положено выбирать задания. Впрочем, благодаря мне кое-какие негодяи попали в тюрьму, и мне есть чем гордиться.

Шанталь заснула. Джейн, уложив ее в ящик, служивший колыбелью, сказала Эллису:

– Наверно, надо признаться тебе, что я… что я судила о тебе неверно.

Он улыбнулся:

– Ну и слава Богу.

На какое-то мгновение ее охватила тоска при мысли о прошлом – неужели это было всего полтора год назад? Тогда они с Эллисом были счастливы, и ничего этого еще не было – ни ЦРУ, ни Жан-Пьера, ни Афганистана.

– Но ведь этого нельзя стереть из памяти, правда? – спросила она. – Всего, что было – твоей лжи, моего озлобления.

– Нет.

Он, сидя на табуретке, испытующе посмотрел на нее, стоящую перед ним. Подняв руки, он, поколебавшись, положил обе ладони ей на бедра жестом, который мог означать и братское сочувствие, и нечто большее. Вдруг Шанталь забормотала: «Мамамамамаамм…» Джейн обернулась к ней, и Эллис опустил руки. Шанталь лежала, широко раскрыв глаза и суча ручками и ножками. Джейн взяла ее на руки, и она немедленно начала произносить какие-то звуки.

Джейн обернулась к Эллису. Он, сложив руки на груди, улыбаясь, наблюдал за ней. Внезапно она поняла, как ей не хочется, чтобы он уходил. Подчиняясь внезапному порыву, она сказала:

– Почему бы тебе не поужинать со мной? Правда, есть только хлеб и творог.

– Хорошо.

Она передала ему Шанталь.

– Я пойду предупрежу Фару.

Эллис взял ребенка, а она вышла во двор, где Фара подогревала воду для купания Шанталь. Джейн попробовала теплоту воды локтем – в самый раз.

– Пожалуйста, испеки хлеба для двоих, – сказала она на дари.

Фара удивленно раскрыла глаза, и Джейн поняла, что Фара шокирована тем, что одинокая женщина приглашает к себе на ужин мужчину. «Какого черта», подумала она. Подняв котелок с водой, она понесла его в дом.

Эллис сидел на большой подушке под масляной лампой, покачивая Шанталь на колене и выговаривая тихим голосом какой-то детский стишок. Его сильные, покрытые волосами руки держали крохотное розовое тельце, а ребенок смотрел на него снизу вверх, счастливо гулькая и суча толстыми ножками. Джейн остановилась в дверях, завороженная этим зрелищем, и невольно подумала – именно Эллис должен бы быть отцом Шанталь.

Неужели? – спросила она себя, глядя на них. – Неужели я и впрямь хочу этого? Эллис, закончив говорить стишок, поднял на нее глаза, улыбаясь слегка застенчиво, и она подумала: да, хочу.

В полночь они вместе взбирались на гору. Джейн показывала дорогу, а Эллис шел следом, зажав под мышкой свой большой спальный мешок. Они выкупали Шанталь, съели скудный ужин, состоявший из хлеба и творога, снова покормили Шанталь, и устроили ее ночевать на крыше, где она мгновенно уснула рядом с Фарой, которая готова была защищать ее ценой собственной жизни. Эллису хотелось увести Джейн прочь из дома, где она была чьей-то чужой женой, и Джейн разделяла это чувство, поэтому сама предложила:

– Я знаю, куда можно пойти.

Теперь, свернув с горной тропы, она повела Эллиса по покатому каменистому склону в свое тайное убежище – расщелину, где до рождения Шанталь она загорала обнаженной и массировала живот. Джейн легко сыскала расщелину при свете луны. Она посмотрела вниз, где во дворах селения еще тлели угольки костров, на которых приготавливали пищу, а в незастекленных окнах кое-где мерцали лампы. Она с трудом могла различить собственный дом. Через несколько часов, когда начнет светать, можно будет различить очертания спящих на крыше Шанталь и Фары. Скорее бы, ведь она впервые проводила ночь без Шанталь.

Она обернулась. Эллис уже расстегнул все молнии на спальном мешке и расстилал его на земле, как одеяло. Джейн охватили неловкость и смущение. Волна теплого желания, накатившая на нее в доме, когда она наблюдала за Эллисом, нянчившимся с ребенком, прошла. Тогда к ней на мгновение вернулись все старинные чувства, потребность коснуться его, то, как он улыбался, когда бывал смущен, желание ощутить прикосновение его больших рук, неотвязное желание увидеть его нагим. За несколько недель до рождения Шанталь у нее пропала всякая охота заниматься сексом, и желание вернулось лишь теперь. Но это настроение постепенно прошло в последующие часы, пока они неловко устраивали все для того, чтобы остаться наедине. Подумать только – будто они были подростками, старающимися ускользнуть из-под бдительного надзора родителей, чтобы тайком потискаться.

– Садись, – позвал Эллис.

Она уселась рядом с ним на расстеленном спальном мешке, и они оба стали смотреть вниз, на окутанное мраком селение, не касаясь друг друга. Наступило напряженное молчание.

– Я никого еще сюда не приводила, – произнесла Джейн, просто чтобы что-то сказать.

– Что же ты здесь делала?

– Да просто грелась на солнышке, ни о чем не думая, – сказала она, а затем, подумав: «О, что за черт», – продолжала: – Нет, это не совсем верно, я занималась онанизмом.

Засмеявшись, он привлек ее к себе одной рукой.

– Я рад, что ты до сих пор не научилась выбирать выражения, – сказал он.

Джейн повернулась к нему, и он слегка поцеловал ее в губы. Она думала: «Я нравлюсь ему своими недостатками, бестактностью, вспыльчивостью, ругательствами, своеволием и упрямством».

– Тебе не хочется, чтобы я стала другой, – сказала она вслух.

– О Джейн, мне так тебя не хватало, – закрыв глаза, он заговорил вполголоса. – И большую часть времени я даже не сознавал этого.

Он лег на спину, увлекая ее за собой, так что она оказалась лежащей поверх него и, еле прикасаясь губами, поцеловала его лицо. Неловкость куда-то исчезла, и Джейн подумала: «В последний раз, когда мы целовались, у него не было бороды».

Она почувствовала движение его рук, он расстегивал ее блузку. Бюстгальтера на ней не было – здесь негде было достать такой большой размер, – и ее грудь казалась излишне обнаженной. Просунув руку ему под рубашку, она коснулась волосков, окружавших сосок. Она успела почти забыть, каков мужчина на ощупь. Уже много месяцев в ее жизни были лишь тихие голоса и кроткие лица женщин и маленьких детей, а теперь ей внезапно захотелось ощутить прикосновение огрубевших рук, мускулистых бедер и небритых щек. Запустив пальцы в его бороду, она раздвинула языком его губы. Руки его отыскали ее налитые груди, она замерла от удовольствия – и вдруг поняла, что сейчас случится, и не смогла бы воспрепятствовать этому, потому что, даже резко отпрянув, почувствовала, что из обоих сосков на его руки брызнуло теплое молоко. Краснея от стыда, она забормотала:

– О Господи, прости, это так противно, но я не могу ничего поделать.

Он заставил ее замолчать, прижав палец к губам.

– Все нормально, – сказал он, лаская ее груди, и они стали совсем мокрыми. – Это нормально. Так всегда бывает. Это очень возбуждает.

«Это не может сексуально возбуждать», – подумала Джейн, но он, приблизив лицо к ее груди, начал целовать, одновременно поглаживая, и постепенно она успокоилась и стала наслаждаться возникшими ощущениями. И вдруг ее будто пронзило острое удовольствие – когда молоко снова потекло, но на этот раз неловкости как не бывало. Эллис, слабо застонав, коснулся шершавой поверхностью языка ее нежных сосков, и Джейн подумала: «Если он начнет сосать, я кончу».

Казалось, он прочитал ее мысли, потому что сомкнул губы вокруг одного длинного соска, постепенно втянул его в рот и начал сосать, одновременно нежно и ритмично потирая второй сосок между большим и указательным пальцами. Джейн покорно отдалась во власть этих ощущений. Когда ее груди выбрасывали струйки молока, один сосок ему на руку, а другой в рот, возникало ощущение такого изысканного блаженства, что она непроизвольно содрогалась и постанывала: «Боже мой, Боже мой, Боже мой», пока все не было кончено, и она обмякла, лежа поверх Эллиса.

Некоторое время она лежала совершенно без мыслей, полная лишь ощущений, теплого дыхания на своей мокрой груди, щекочущего прикосновения бороды, холодного ночного воздуха, овевающего разгоряченные щеки, внизу – нейлоновой материи спального мешка поверх каменистой почвы. Чуть погодя Эллис приглушенно сказал: