что дискурс является принципиально важной составляющей любого пространственного анализа. Две использованные методики – социолингвистические транскрипции и длительное включенное наблюдение в исследовании Моуден и записанные на диктофон истории жилых домов, полевые заметки и карты в нью-йоркском исследовании – предоставляют свидетельства того, как дискурсивные стратегии жильцов меняли значимость и ощущение места в рассматриваемых кооперативных домах.
Выводы
Изучение взаимосвязи языка и дискурса с пространством расширяет перспективы социального конструктивизма и основанной на языке модели коммуникации, позволяя занять более критическую позицию с помощью дискурсивного анализа. Сила дискурса заключается в его способности одинаково легко демонстрировать смыслы и проявления власти как в сказанном, так и в том, что не проговаривается. Как демонстрируют два рассмотренных этнографических исследования кооперативов, «то, каким образом мы говорим о местах, где мы живем, имеет материальные последствия для того, как эти места меняются и развиваются» (Modan 2007: 7), и ограничивает пространство кругом тех, кто дискурсивно к ним «принадлежит».
Слабость же дискурсивного подхода заключается в том, что создание смыслов и дискурсивная политика пространства являются лингвистическими и когнитивными модальностями, которые бывает сложно интегрировать с другими подходами в изучении пространства и места. В этой главе было показано, как перформативные аспекты дискурса могут оказывать значительное влияние на искусственную среду, однако на деле дискурсивная сила практик планирования и пространственных представлений может скрывать социальное неравенство. Тем не менее сохраняется опасение, что рассмотренные лингвистические модели слишком сильно зависят от теорий репрезентации, которые ставятся под сомнение сторонниками нерепрезентативной теории, рассматриваемой в следующей главе97. Таким образом, далее мы обратимся к еще одной концептуальной «оптике», которая также зародилась в рамках социального конструктивизма и семиотики, но в дальнейшем превратилась в полноценный самостоятельный подход к пространству, в котором рассматриваются способы понимания и создания пространства при помощи эмоций, аффекта, аффективной атмосферы и аффективного климата.
7. Эмоции, аффект и пространство
Введение
В этой главе рассматриваются исследования эмоций и аффектов, которые внесли значительный вклад в этнографию пространства и места. Основополагающее значение здесь имеют исследования эмоциональных ландшафтов и институтов, а также утверждение, что эмоции всегда социально сконструированы и выступают ключом к пониманию культурно сконструированного «я» и жизненного мира. Эти идеи обеспечивают основу для такой этнографии пространства и места, где эмоции предстают социокультурным закреплением аффекта в жизни отдельных людей через личный опыт и наделение смыслами (meaning-making). И хотя кое-кто утверждает, что теория аффекта воспроизводит разновидности дуализма «разум/тело», преследующего изучение эмоций, привнесение понятий аффекта, аффективной атмосферы и аффективного климата дает больше возможностей для понимания пространства и места. Использование этих теоретических конструктов в исследованиях антропогенной среды открывает доступ к сфере трансперсонального и позволяет «чувствам» влиять на широкий круг людей, циркулировать между ними и заражать участников своей энергией. Понятия аффективной атмосферы и аффективного климата также выступают моделями объединения социальных, лингвистических и когнитивных аспектов повседневной жизни с материальной средой.
Не следует полагать, будто такое понятие, как эмоции, не обладает значимостью для исследований пространства и места. Напротив, эмоции в данном анализе маркируют ощущения и придают чувствам смысл социально сконструированным и коммуникабельным способом. Без таких понятий, как эмоции, эмоциональные ландшафты и эмоциональные институты, теряется важная составляющая того, что происходит с людьми в конкретном месте, как они это переживают и выражают. Как отмечает Джеймс Фернандес (Fernandez 1986), люди используют эмоции, чтобы понять, кем они являются в этом мире. Однако актуальные теории эмоций не включают в себя анализ того, как место ощущается или как происходит создание мест при помощи чувств, помимо лингвистического маркирования и сознания человека. Чтобы уйти от этих ограничений, для исследования пространства и места также требуются такие термины, как аффект, и такие метафоры, как аффективная атмосфера и аффективный климат. Эти понятия позволяют мыслить более гибко и творчески при столкновении с пространствами и средами, созданными для политического воздействия на нас и влияния на наши самые глубокие чувства. В этой главе предпринимается еще один шаг в попытке дать определение некоторым из указанных терминов и развиваются новые идеи относительно решения очерченной проблемы.
Одним из примеров того, насколько полезными могут быть конструкты эмоций и аффектов, выступают результаты опроса жителей центральной части Манхэттена через год после атаки 11 сентября 2001 года на башни Всемирного торгового центра (9/11)98. Неудивительно, что многие люди, жившие в этом районе до терактов, сообщили, что испытывают постоянное чувство страха. Многие из тех, кто переехал в этот район после 11 сентября, также говорили о своей эмоциональной реакции на атмосферу страха и наполненный руинами ландшафт. Но более интригующим оказался тот факт, что если летом 2002 года лишь четверть из 65 опрошенных жителей утверждали, что основным пережитым ими воздействием событий 11 сентября было повышенное чувство страха и тревоги, то к концу 2003 года такие эмоциональные изменения отметили уже 60,2% из 124 опрошенных (Low, Taplin and Lamb 2005). Даже разговоры об 11 сентября и терроризме были связаны с беспокойством о том, что люди могут стать жертвой, и с их меньшей готовностью выходить на улицу (West and Orr 2005). Первоначальный шок от атаки на Всемирный торговый центр и вошедшие в историю кадры рушащихся башен вызвали у граждан глубинную реакцию, создав в центре Манхэттена интенсивную аффективную атмосферу, которая затем продолжала интерпретироваться и выражаться в постоянно расширяющемся репертуаре индивидуально переживаемых эмоций.
Однако эти эмоции не следует рассматривать независимо от исторического момента, в который они возникли и были усилены социальным и политическим контекстом страха и недоверия. Страх и тревога жителей были спровоцированы как первоначальным событием, которое постоянно воспроизводилось (аффективная атмосфера, основанная на общем для людей событии), так и другими явлениями: непопулярной войной в Ираке, работой министерства внутренней безопасности (Department of Homeland security) и принятием «Патриотического акта»99 – все это привело к возникновению тревожного политического климата (национального аффективного климата), ставшего чрезвычайно заметным и в масштабе всей страны, и в отдельных местах.
Эмоции и аффекты являются ключевыми элементами создания, интерпретации и переживания пространства, а также неотъемлемым компонентом создания мест (place-making). Трудно представить себе пространство или место без аффективности, которая с ним ассоциируется или встроена в него. Тем не менее среди этнографических работ не так уж много исследований взаимосвязи эмоций и аффектов с пространством и ее теоретического осмысления. Именно по этой причине в настоящей главе предпринята попытка не просто сделать обзор соответствующей литературы и этнографических примеров, но и рассмотреть различные теоретические основания, составляющие эту концептуальную рамку. При этом мы сосредоточимся на