— Они уже подживают. Обряд, для которого мне понадобилось трехдневное уединение, частично целителен. — Сен-Жермен встал со стула. — Слабость еще ощущается, но она вскоре пройдет.
«Пройдет, но для полного исцеления нужна все-таки кровь», — подумал он, однако вслух ничего не добавил.
— Я всегда считал, что слава колдунов и волшебников поддерживается скорее досужими языками, чем необычными свойствами самих колдунов, однако в твоем случае вижу, что это не так. — Старик пошел к выходу и неприметно обмахнулся рукой, словно ребенок, отгоняющий сглаз. — Хорошо, уезжай — значит, так угодно судьбе.
Растроганный детской выходкой убеленного сединами воина, Сен-Жермен глубоко и торжественно поклонился.
— Генерал Мон Чи-Шинг, некая недостойная личность выражает вам искреннюю признательность за теплый прием и заявляет, что будет хранить память о встрече с вами как драгоценнейшее из сокровищ.
Военачальник холодно поклонился и, не проронив больше ни слова, ушел.
Немного выждав, Сен-Жермен также оставил приемную и, спустившись по лестнице, зашагал по узкому коридору. Погруженный в себя, он не заметил, как из дальнего бокового прохода вывернулась какая-то тень.
— Ши Же-Мэн, — пророкотал хриплый голос.
Сен-Жермен поднял глаза и увидел Сайто Масаги. Обнаженный по пояс островитянин сжимал в руке тускло поблескивавшую катану.
— Это восьмой мой приход, — заявил уроженец Хонсю. — Я третий день ищу встречи с тобой, иноземец.
— Это большая честь для меня, доблестный Сайто Масаги, — осторожно сказал Сен-Жермен, не зная, чего ожидать.
Обстановка весьма подходила для завершения того, что затеялось под стенами крепости Чио-Чо. К тому же глаза атлета, стоявшего перед ним, возбужденно сверкали.
— Честь, — повторил Масаги с издевкой. — Это понятие неприменимо ко мне. Я утратил ее, и моя потеря невосполнима.
Сен-Жермен сочувственно покачал головой.
— Если это тебя так мучит, почему же ты не продолжил бой? У тебя ведь имелась возможность.
Его сочувствие было искренним. На протяжении многих веков он усвоил, что каждый народ вынашивает свои представления о достойном воинском поведении, и привык эти представления уважать, какими бы странными они ему ни казались.
Сайто Масаги был глубоко оскорблен.
— Разве я мог не исполнить веление господина? Он отказал мне в праве сражаться, и я подчинился ему! Я принял бесчестье, но господин отказал мне и в малом, он не позволил мне покончить с собой.
— Как?! — вскричал Сен-Жермен, потрясенный этим бесхитростным заявлением.
Масаги принял восклицание за вопрос и показал, как он бы это проделал, проведя ребром свободной руки поперек живота. Сен-Жермен, внутренне передернувшись, понял, что несчастный намеревался выпотрошить себя.
— Генерал сказал, что я нужен ему. Что я должен по-прежнему охранять крепостные ворота. Я попытался объяснить, что это уже невозможно, но он ведь не самурай. Прежний мой господин, приказавший мне верно служить военачальнику Мону Чи-Шингу, был более милосерден. Он не настаивал бы на том, чтобы я пережил свой позор.
Масаги смолк, глубоко вздохнул, и через пару мгновений его перекошенное отчаянием лицо сделалось абсолютно бесстрастным. Он выдернул из-за пояса ножны и вложил в них свой изогнутый меч.
— Моя катана, — сказал он, держа оружие на вытянутых руках, — была изготовлена моим прадедом, усмирившим пиратов. Мой дед ходил с ней в сражения. И мой отец. Все они были истинными самураями, каким был и я. — Островитянин потупился. — Честь всего моего рода опирается на этот клинок. Он никогда не был и, надеюсь, не будет запятнан… — Слова его стали невнятны и стихли: спазм в горле не давал ему говорить.
Сен-Жермен ощутил удушающую тоску, исходящую от стоящего перед ним человека.
— Это прекрасный меч, — сказал он, чтобы нарушить молчание.
Масаги склонил голову.
— Достойный настоящего самурая, — пробормотал он. — Прими же его! Прими! Ты бился со мной, ты превзошел меня в битве! Он твой по праву! Возьми его у меня!
Малый близок к истерике, понял вдруг Сен-Жермен. Не надо сейчас ему противоречить. Он коротко поклонился и принял клинок, испытывая мучительную неловкость.
Масаги по-детски всхлипнул и заговорил быстро, взахлеб:
— Протирай лезвие маслом, но никогда не берись за него. Там есть надписи. Вели добавить к ним свое имя. Ты должен был покончить со мной. — Он резко повернулся и побежал по длинному, терявшемуся во мгле коридору.
Сен-Жермен посмотрел на катану. Деревянные, изукрашенные замысловатой резьбой ножны слегка поблескивали в свете настенной коптилки. Он попытался окликнуть Масаги, но тот был уже далеко и вскоре совсем исчез.
* * *
Рядовой отчет пограничного пункта Фа-Дьо, стоящего на дороге Го-Чан.
День падения восьмого небесного Короля, год Быка шестьдесят пятого цикла.
Сегодня наш пункт миновали всего восемь путников. Первыми были местные пастухи. Отец и два сына — на яках. Они тут уже примелькались. Их связывают дела с ткачами Цум-Хо, о том говорят и другие отчеты. Все трое родом из Тю-Бо-Тье. Возвратиться пообещали, как обычно, дней через пять.
После полудня границу пересекли два буддийских монаха. Настоятель дальнего горного монастыря известил нас о том, что он ждет их, еще две недели назад. Копию извещения прилагаем к отчету. Монахи бежали из Шиа-Ю (это где-то на севере) и повидали в пути всякое, а главное, сообщили, что набеги кочевников участились и что их гораздо больше, чем все мы здесь полагаем.
За два часа до заката хорошо известный нам проводник Тцоа Лим провел через пункт небольшой караван гималайских пони с двумя инородцами. У них странные имена — Ши Же-Мэн и Ро-Гер. Первый — алхимик, второй — его слуга и помощник. Тцоа Лим сказал, что проводит их до ламаистского монастыря Желтых Одежд и в течение месяца вернется назад, если, конечно, не будет больших снегопадов, а они, наверное, все-таки будут: все приметы о том говорят.
Послано с нарочным через час после заката командиром поста Джай Ди, что заверяется его личной печатью.
ГЛАВА 4
Они делали не более восьми ли в день: дождь превращался в лед, ранящий щеки, ветер подмораживал мокрую почву, и копыта пони скользили. Горы, теснящиеся вокруг, уходили в небо, покрытое облаками.
— Я знаю тут один дом, — с одышкой проговорил Тцоа Лим, придерживая своего мула. — Недалеко от тропы. Хозяева настроены дружелюбно — не то что другие, охочие до грабежей и убийств.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});